Меринг, выросший в этих традициях, пытается усвоить исторический материализм, сохраняя полное равнодушие к гносеологическим проблемам марксизма. Но именно потому, что Меринг не понимает значения этих проблем для самого метода исторического материализма, он так и не доходит до радикального сведения счетов с философскими идеями своей юности и впадает в иллюзию, будто с помощью исторического материализма может быть последовательно проведена программа Ланге, не проведенная им самим до конца. Он твердо верит, что исторический материализм есть своего рода прикладная "социология" плюс психология. (Здесь Меринг отчасти соприкасается, исходя из совсем других предпосылок, с Плехановым.) Лишь философской позицией Меринга объясняется то, что он в своем издании юношеских произведений Маркса прошел без внимания мимо его основных философских рукописей (Экономико-философские рукописи 1843-1844 гг. "Немецкая идеология"); его примечания к "Святому семейству" ясно показывают, что философского значения этой книги он так и не понял.
При всем том Меринг был субъективно честнейшим образом убежден, что с переходом к социал-демократии он окончательно стряхнул с себя свое буржуазное прошлое. Объективно, как мы увидим, дело обстояло совершенно иначе. Но так как при его страстной ненависти к немецкой буржуазии, и особенно к ее левому крылу, которое он знал по личному опыту с его самой подлой стороны, он всегда отвергал всякие компромиссы с буржуазией, то на поверхности политического образа мысли Меринга не было видно никаких следов его недостаточно преодоленного прошлого. К тому же ревизионистское неокантианство он мог и должен был отвергнуть даже с точки зрения своих не вполне ясных и эклектических философских предпосылок. Ведь этот философский ревизионизм был не чем иным, как идейной капитуляцией перед идеологией буржуазии начала империалистического периода. Против этой капитуляции Меринг мог восстать и вести против нее страстную борьбу, исходя из своих собственных установок. Уступки буржуазной идеологии в области общего мировоззрения были во II Интернационале уже тогда настолько велики, теоретическая неряшливость в вопросах философии марксизма так обычна даже на левом крыле, что борьба Меринга против ревизионизма могла в то время казаться проявлением непреклонно-ортодоксального марксизма. А между тем достаточно сравнить взгляды Меринга с философской теорией Ленина, чтобы увидеть всю слабость и неустойчивость теоретических позиций германских левых.
Из сказанного выясняются основные черты политической личности Меринга. Главной его чертой остается здоровая непримиримая ненависть к гогенцоллернской Германии, к ее буржуазии и к ее юнкерству, к ее милитаризму, к ее бюрократии, ее лжеконституционализму и лжепарламентаризму. Уже в 1893 году, то есть довольно скоро после присоединения к социал-демократии, у Меринга был весьма интересный спор (в письмах) с Карлом Каутским о перспективах германского развития. К сожалению, этот спор известен нам только по отрывкам ответных писем Каутского, ибо Каутский, из вполне понятного страха перед разоблачением его прошлого, добился, чтобы опубликование этой дискуссии было воспрещено в судебном порядке. Каутский стоит здесь на той точке зрения, что путь германской революции есть путь к парламент аризму[244]
; парламентский режим означает в Германии политическую победу пролетариата и обратно. В своем ответе Меринг указывал, повидимому, на то, что гогенцоллернский режим и не подумает дать разрешение отнять у себя власть легальным парламентским путем. По крайней мере Каутский признает в своем ответном письме, что борьбу с милитаризмом, может быть, придется вести и не чисто парламентскими средствами. "Но, добавляет он, за что будет итти эта борьба? Только парламентская республика, - все равно, возглавляемая или не возглавляемая монархией по английскому образцу. - способна, по-моему, явиться той почвой, из которой может вырасти диктатура пролетариата и социалистическое общество. Эта республика и есть то "государство будущего", которого мы должны добиваться". Когда вскоре после этого Меринг нашел брошюру Каутского о парламентаризме "слишком благодушной", Каутский ответил ему, что источник коррупции не в парламентаризме, а в капитализме: "Парламентаризм тотчас же меняет свой характер, как только пролетариат выступает в нем в качестве самостоятельной силы". Из этой переписки становится ясно, почему Каутский в дискуссии с Бернштейном заявил, что вопрос о диктатуре пролетариата можно спокойно предоставить будущему. И заодно выясняется, что отнюдь не случайно после отделения в германской партии левой от центра Меринг примкнул к левой, а Каутский - к центру.