Нехотя присел на кровати. А голове заколыхался кисель. Обвел глазами комнату. Важненыч с Асей еще спят. Как и Рома с Ириской, за стеной. Как и Борода. Не сплю только я.
Сходил на кухню. Поставил чайник на плиту. Во рту — дерьмо. Надо сполоснуть рот хотя бы чашечкой кофе. Закурил сигарету. Натощак курить всегда не приятно. Но надо же чем то себя занять. Вернулся в комнату и присел на стул — держать себя на ногах после попойки — хуже нет наказания.
Вот так сижу и думаю. О чем-то. Например, о том, что было вчера. О том, как пили. О том, как смеялись. О том, как играли в радость… Сижу и вспоминаю. Вчерашний день. Почти такой же, как и позавчерашний. Ну, может быть, чуточку другой. Не лучше. Скучнее.
Затушил бычок. Проковылял на кухню. И заварил себе желанный кофе. Заварил себе кофе… И еще заварил новый день. И загадал, чтобы отвар был отменным. Чтобы в нем было счастье… И еще много-много всего… и счастье.
Почти полдень. Солнце по-летнему припекает макушку. Иду по улице в сторону автобусной остановки. Посвистываю. Настроение хорошее. Значит день впереди замечательный. Может быть набросаю несколько строк. Про осень… Да, несколько строк.
Впереди поворот.
Из-за поворота резко выскакивает ярко-красная «Вольво». На короткий лишь миг. Но достаточный, чтобы сквозь лобовое стекло разглядеть водителя, вытаскивающего из пачки сигарету. На пачке две буквы — «L» и «M». И между ними знак объединения — " ". Он похож на малыша. Сидящего на попке в песочнице. С головкой крохотной. И ручонками между ног… Милого малыша. Трогательного. Смешного. С высокими, громадными родителями по бокам: L и M.
Водитель достает сигарету из пачки, придерживая баранку руля левой рукой. Подслеповатая машина летит прямо на меня. Нет времени уйти с ее пути. Освободить дорогу. Пропустить смерть. Нет времени… Совсем нет.
А ведь это значит, что сегодня у меня не будет вечера. Не будет Андрюши, который придет за подготовкой к лабе. А значит не будет откупорена очередная бутылка портвейна. Не будет хмельной беседы, которая соединит вечер и ночь. Значит не будет ночи. А за ней нового дня. А потом еще не будет тысячи дней… И не будет малыша. Так, чтоб моего. От любимой… И любимой тоже не будет. Так, чтоб по-настоящему. Всерьез… А времени в обрез. И оно уходит с нарастающим гулом разогретого мотора. Уходит, как последние крупицы в песочных часах. Так, что и не успеваешь пожалеть себя. За то, что все позади. А позади так мало. И в себя не успел поверить… И в бога не успел… А хотелось ведь простого житейского счастья. Чтоб любовь была. Чтоб было, кого любить… И чтоб можно было писать стихи… про осень. Для своего ребенка. Который может быть когданибудь там, где меня уже никогда не будет. Мог бы вот так запросто играть в песочнице, сидя на своей пухлой попке. И держать ручки между коленок, упираясь ими в мягкий песок… И чтобы стихи. Мягкие такие. Как песок. Для малыша. Про осень… И чтоб чуточку красивые:
Мохнатая тучка упала с небес,
Весь мир изменился: и горы, и лес…
Простуженный ветер, сердито сопя,
Верхушки деревьев задел, унося
Ворчанье осенней увядшей листвы,
Тоскливые мысли и серые сны.
Машина совсем рядом. Можно дотронуться до нее рукой. Погладить. В машине — водитель. С сигаретной пачкой в руке. С малышом, заколдованным в этикетке… Моим малышом. Который теперь остался там. За окном.
Клацкл…
* * *
Сегодня мне приснился удивительный сон.
Апрель, 1994 год.
Дмитрию Ефименко
Праздник архитекторов
Посвящается 80-летию комсомола