Литконкурс Тенета-98

"Съешь тортик", — сказал он ехидно, протягивая мне кусочек с шоколадной корочкой. Я взял его с большой охотой, процесс опустошения бутылок давно требовал хоть какой-то закуски. Вкус его действительно был похож на вкус "птичьего молока", известного мне еще со времен посещения в детстве магазина вместе с мамой, но он показался мне странно горьковатым. Горечь эта, однако, была не то что бы неуместна или исказила мое лицо в гримасе удивления, она скорее притягивала к себе. Ехидная улыбка Гриши и его несколько потусторонний взгляд, который как будто проникал сквозь меня, сосредоточившись на бескрайней глубине окружающего нас космоса, вносили некоторую тень сомнения в правильность моих действий, но, сомневаясь, я, тем не менее, стремительно доел и второй кусок. В том была обычная для меня геройская сущность естествоиспытателя. Тут я услышал неадекватно веселый смех за спиной.

— Ну как, вкусно? — вкрадчиво спросил меня злорадно улыбающийся Кирилл, один из местных архитекторов. — Это же Гришье молоко!

— Молоко, — подумал я. — Действительно, чем-то это все похоже на молоко… — моя мысль оказалась прерванной совершенно диким хохотом Гриши, который, держась руками за столик, просто согнулся в нахлынувшем на него приступе смеха. Некоторое смущение, настигшее меня, заставило сосредоточить взор на картонной коробке, в которой лежал торт. Сбоку, мелкими зелеными буквами было написано "КОНДИТЕРСКАЯ ФАБРИКА пос. БЕРРОУЗКИ". А рядом плохо пропечатанной зеленой типографской краской красовалась зубчатая распальцовка листа известного конопляного растения. От неожиданности я схватил третий кусок и, поглядев на него, обнаружил странный светло-бежевый оттенок начинки…

— Да брось ты это, слышишь. Ты же знаешь, сладкое портит зубы. Попробуй лучше вот что, — услышал я знакомый голос и, оторвав глаза от потрясающего своим вкусом и цветовой гаммой куска торта, увидел перед собой неизвестно откуда взявшегося Дмитрия Михайловича. Дима был известным адвокатом, он вел несколько серьезных дел, связанных, насколько мне известно, с нелегальным использованием клички какой-то пятнистой коровы в названии детских конфет, его появление в такую минуту было радостным для меня спасением. Он протягивал мне длинную пластмассовую бутылку, завинченную сверху синей пластмассовой пробкой и заполненную едким густым дымом, при этом большой палец его руки прикрывал маленькое отверстие внизу этой бутылки. В его намерения входило, как я понимал, угостить меня именно этим дымом, и, вдохнув большую его порцию через то самое нижнее отверстие, я отдал комуто бутылку и вынужденно задержал дыхание. Во всяком случае, весь мой предыдущий опыт пользования подобным дымом убеждал меня, что нужно поступать именно так. В этот момент я узрел громадного паука в дальнем углу комнаты, взгляд мой сосредоточился на этом медленно шевелящемся насекомом, помогая еще немного задержать дыхание и при этом не раскашляться. Когда, выпустив достаточно крупное, расползающееся во все стороны сизое облако, я поднял глаза, дабы поделиться с Дмитрием Михайловичем своими впечатлениями об этом дыме, а заодно и о нагло ведущем себя курсе доллара, я обнаружил, что Димы нет. То есть он как бы и не стоял только что передо мной ногами на полу, как это делают все, видимо, угощая меня дымом, он парил в воздухе и затем столь же легко исчез из комнаты, как и возник там.

— Кризис, — подумал я, продолжая оглядывать комнату. — Настоящий кризис…

Облако дыма постепенно рассеялось, я увидел силуэты веселых людей, столпившихся посреди тускло освещенного электричеством помещения и заправляющих через отверстие уже пустую бутылку новой порцией дыма с помощью специально устроенной сигареты. Их лица показались мне вдруг приятно развязными, я невольно улыбнулся, сделав это столь широко, что улыбка стала похожа на некую примирительную усмешку. Но тут из дыма вынырнуло измазанное бежевым кремом чудесное лицо Гриши, и, забыв про все тонкости этикета, которые иногда все же казались мне важной составляющей общения, и, указывая на него пальцем, я дико расхохотался.

Между тем движение, происходившее в комнате, усиливалось. Тусклый свет двух ламп, освещавших заднюю стену, и длинные невесомые ленты сизого дыма, постепенно исчезающие в пространстве, сопровождались громким звуковым оформлением в виде барабанного стука топающих по деревянному полу ног и ужасным шумом, который производил юным мальчишеским голосом динамик магнитофона:

— Крошка моя, я по тебе скучаю…