Литконкурс Тенета-98

Как странно помнить эти мысли — теперь не имеющие ко мне отношения, словно чужие, но так и оставшиеся внутренними, слова. Но так я тогда думал, и появление Орлякова стало поводом к новым самокопаниям. Пробыл он у нас с неделю, и разговоры с ним были как уроки фехтования: он острил, язвил, цинично огрублял, я сопротивлялся, уходил, пробивал защиту, отступал. Потом я мотался к нему в Москву. Мы сидели летним днем в стеклянном аквариуме молодежной редакции, приходили и уходили разные люди, плавали невероятные пласты сигаретного дыма, редактор Павел Мухин иногда выбирался с нами в кафетерий, и никто не вербовал меня вставать стройными рядами. Просто несколько раз приносили рукописи: отпечатанные или написанные на листах из тетрадки, и просили: найди кусок и переделай. Я двигался по тексту, как минер, напряженный до тошноты, находил, исправлял. Иногда это были почти безобидные кусочки: кого жадность заела, кого обида, кто простенько мечтает о славе. Законы Логоса постигались мною как бы изнутри, и в то же время за каждым законом стоял конкретный текст.

Допустим, мои школьные сочинения мало кого могли бы взволновать. Я не рассчитывал на аудиторию, их читали Талька да учительница. Значит, даже чисто выписанный кусок не мог «сработать» — у него не было адресата. Статьи в стенгазете — уже немного сильнее, но там необходимость всем угодить: редколлегии, учителям, одноклассникам, как бы размывала силу слова. Во всяком случае, у меня. Какие-то наброски, написанные "в стол" так же мало действовали, как пустая гильза — стреляет. Пиши сколько угодно. Пока не решишь, что получается, пока не почувствуешь: пора поделиться с другими, неважно, друзьям почитать или в журнал отправить. А то еще проще: письмо. Конкретно адресованное слово. Многое зависело и от того, насколько одарен автор…

То, что пытались делать эти люди, знающие про Логос, казалось мне бессмысленным, как попытка грести против водопада. Никакой у них тайной организации не было, просто по цепочкам передавалось то, что найдено, узнано где-то, или что нужно сделать. Мне казалось странным, как это может работать, и не было желания участвовать в массовом самообмане. На одну разминированную мною рукопись наверняка есть сотни других, уходящих к чужим людям, которые ничего не знают, и любая из них может нести в себе Логос — как радиоактивный кусочек, как глоток живой воды. Я не спрашивал никого: зачем и что дальше. Не пытался узнавать: давно ли люди поняли, что пытались сделать и что — смогли. Я придумывал разные ответы сам, и они мне не нравились. Радовало хоть то, что никто из моих новых знакомых не стремился воплощать какие-то утопии, осчастливливать мир в добровольнопринудительном порядке. Потом я на время перестал приезжать к Орлякову, и общение с московскими книголюбами стало периодическим.

Скажу честно: я пытался что-то сделать сам. Лечить. Делать счастливыми. Мстить. Подталкивать судьбу. Так, когда я был на четвертом курсе, родители переехали в город, где я учился, получили квартиру. Девушка из группы избавилась от астмы. Отчислили комсомольского стукачка, весьма неприятного типа. Помирились несколько знакомых. То я верил, что это моих рук… то есть ручки дело, то не верил. Писать в стол я тоже продолжал. Уже не мог не продолжать.

Самый безопасный жанр для того, кому подвластен Логос, конечно же, фантастика. Был это мой вывод, или его подсказал кто-то, уже не важно. Очень простое решение: не можешь не писать, пиши про выдуманный мир. Одна-две детали, типа, "он проснулся", "она выключила телевизор" в последней фразе, конечно тоже помогают, но создание своих миров с этим не сравнить. Вселенные — здесь и сейчас! И люди — живые. Только ничего из написанного никогда не придет в этот мир. Поэтому бисеринки Логоса я не прятал, не убирал из текста. Я мог написать совершенно бессмысленную фразу и развить из нее сюжет. У меня в голове поселилось множество различных людей, через некоторое время я не мог сказать, кого из них я придумал, а кто встретился мне в жизни. Хитрый дедок-ложкорез и уставшая от запаха еды повариха, чертежник, рисующий по вечерам крохотные миниатюры отточенным карандашом и девушка, которая не умеет петь, большая семья и одинокий астронавт, мальчик-солдатик на заставе среди заросших морошкой сопок и кассирша из огромного универмага, которая на балконе пытается вспомнить названия почти неразличимых в городе звезд… Все они толкались, стремясь попасть на бумагу, доказывали мне, что вот именно тут им самое место. Мои рассказы никогда никто не «чистил». Ну, могли изуродовать в праведном стремлении "довести до ума" те, кто не только про Логос — про русский язык мало что знали…