— Очень давно. Никак с тех пор, как ты согрешил и отец изгнал тебя в бездну. Обратно к отцу и братьям не хочется? А то смотри, похлопочу перед отцом, да и он сам наверное соскучился. Стар он стал и подобрел. Может быть простит тебя?
— К старости, Гавриил, не добреют, а становятся сентиментальными. Нет, не вернусь, не искушай, да и он не простит.
— Почему?
— Дело не в старых обидах, Гавриил, а в другом. Да ты и сам это понимаешь, не буду я тебе этого объяснять.
Голубь, с тенью горечи во взгляде, смотрит на брата.
— А по братьям, неужто, не скучаешь?
— Скучаю, правда редко.
— А, все твоя злополучная гордыня, и в кого ты такой уродился?!
— А то не знаешь в кого?!
— Не богохульствуй!
— Не заводись, не на собрании. B кои веки встретились, а ты ко мне с нравоучениями, а я ведь старше тебя. Я знал тебя совсем другим, как ты сильно изменился с тех пор. Прости за неприветливость. Не от гордыни это, а от усталости. Работа моя не в пример вашей… А вспоминаю о вас нечасто оттого, что забот много. Вас то там много, а я один на всех грешников. Они (кивает головой на низину) больше грешны, чем праведны. А возвращаться не хочу и не уговаривай. Прохладно у вас там, а я от холода отвык, да и свет глаза режет.
Голубь, выслушав брата, немного смягчился.
— А с чем сейчас летишь?
— Как всегда, с грешной душою.
— А я, с душою, одного несчастного, пусть в Раю успокоится.
Ворон вдруг оживился, и с нетерпением спросил:
— Гавриил, покажи мне ее, хочу посмотреть на светлую душу, а то, сам понимаешь, кроме как к грешным прикасаться я не могу, отец запретил, а я уже смотреть на них устал, сил никаких нет.
В черных и печальных глазах Ворона теплела искренняя просьба. Голубь колеблясь, показал душу Ворону. Любопытство Ворона быстро сменилось нарастающим удивлением. И спросил он с возмущением.
— Да что же это, Гавриил, ты душу моего грешника забрал. Я весь божий день ее искал, так и не нашел и завтра хотел искать, а оказывается это ты ее забрал. Разве ты не знаешь, что этот смертный был обузой для всех и целью в его жизни было пьянство, отца нашего он вспоминал лишь иногда, когда становилось совсем плохо, а в остальное время меня искушал.
— Постой брат, я знаю о нем другое, что не повезло ему, потерял он родителей в младенчестве, умерли они от болезней. Помнишь, отец род людской прорежал. Видел он за свое детство много боли и унижения. Жена злая ему попалась, в похоти вымазанная, как свинья в грязи. Ты еще за ее душей придешь. Пример детям подает негодный, хотел он было убить ее и даже нож припас, но удержался от греха этого, меня послушался. С тех пор от безысходности и пьет, избрав дорогу слабого. Негоже его душу на вечные мучения отправлять.
— И наверху ему тоже не место, так как слаб он и все его добро лишь в том, что чуть-чуть удержался от греха. Долго рядились ангелы между собой, кому душу с собой забрать. Попробовал тогда Гавриил взлететь с этой душой и на том покончить пустой спор, да не смог, тяжестью непосильной придавила ангела она к камню, и понял он, что тут чтото не то. Увидел это Ворон, и улыбнулся.
— Да, Гавриил, видно ты не свою душу взял, отдай мне ее!
Не стал спорить Гавриил с братом, и отдал ему душу. Попробовал тот взлететь и тоже не смог. Тянули они ее, то вверх, то вниз. Ничего у них не вышло. Успокоились они и решили, что с этих пор будут каждый раз встречаться на этом самом месте и решать судьбы детей господних. И как только отпустили они эту душу, камнем упала она наземь, впечатавшись человеческим обликом. Посмотрели на нее братья, в последний раз, и не прощаясь разлетелись. Голубь, шелестя крыльями, вспорхнул чуть слышно вверх и растаял в бездонной синеве неба, Ворон, тяжело поднявшись с утеса, камнем упал и растворился в черноте ущелья.