…Когда я смотрю из окна нынешнего своего пристанища на каменную пустыню, располосованную когтями вечности, меня сковывает покой. Он не помогает жить, а только созерцать, тем самым нарушая естественное стремление живого существа к действию. Мысль плавно скользит по видеоряду, а сознание белесо и знойно. Иудейская пустыня — это образ жизни и мыслей. Это снова вариант призрачного существования с легкой привязкой к физическому. Это затягивает.
Многочисленные цветы и деревья, существующие ~на капельницах~ маскируют суть только поначалу. Опытный же человек ощущает атмосферу реанимационной палаты. Красота пустыни невыносима и сосуща, а оазис нашего городка симпатичен и жалок. Впрочем, человек не должен быть там, где ему хочется, ибо не может этого в принципе. А если и может, то достаточно скоро оскотинивается.
… и тогда судьба подбрасывает тебе анкету. Обязательно в кругах твоего круга оказывается психиатр, который не может не ставить диагнозы — в целом, но на основе частного. И частность — это обязательно я.
Разве не хочется порой каждому нормально слабому человеку покончить с жизнью, чтобы прекратить все это. Это мое законное желание и почему же именно оно из всех является неким критерием и вызывает холодный медицинский интерес.
Я никогда раньше не объясняла себе свои робкие мысли о самоубийстве, попытки конкретизировать пресекала в надежде, что неясность не влечет четких последствий. Я нарочно не желала знать когда мне больше всего Этого хотелось, где, почему и, главное, как.
Сидя у окна и чувствуя, что меня загнали в угол по времени, месту, что действие должно плавно вытекать по законам жанра, я слабо огрызаюсь, выбирая нейтрально-депрессивные ответы, упрямо не желая высовываться в ту или иную сторону опросника.
Ясно, как резвятся мои приятели, отвечая на это, но я уже впала в состояние торжественного смятения и способна только слабо уклоняться от конкретных уколов:
Что останавливало вас?
а/ страх
б/ чувство вины перед близкими
г/ надежда, что все изменится к лучшему
д/ случайные обстоятельства
е/ затрудняюсь ответить
Мне страшно. Я виновата перед близкими. Поздно и нет сил что-то менять. Я затрудняюсь ответить что останавливало и будет останавливать меня. Может быть это чувство протеста или нежелание делать грязную чужую работу. Жизненные силы мои истончились, сквозь них уже можно видеть испуганные, жадно созерцающие лица — мое, Сюзаннино, всех действующих лиц и исполнителей. Я заполняю анкету, как живу — неловко отказать.
1/. Да, я чувствую затруднения в общении.
2/. Да, я часто плачу.
3/. И устаю быстро.
4/. Окружающие не понимают меня.
5/. Да, люди, которым я смогу все рассказать где-то есть.
6/. С памятью есть проблемы.
7/. Жизнь, видимо, не удалась.
8/. Снижение желания жить отмечается.
9/. Аппетит повышен.
Александр Саверский
Демиург
— ДЕМИУРГ--ВМЕСТО ПРОЛОГА.-
Низкое небо над ночным Египтом убаюкивало бездонностью все живое, мягко покачивая любопытные звезды в не успевшем еще остыть воздухе.
Меж суровых пирамид, громоздящихся в темноте, будто подобравшиеся невесть откуда великаны — настолько они были неестественны в этой голой пустыне, настороженно шли два человека. Изредка они переговаривались друг с другом, но так, чтобы не нарушить окружающее безмолвие.
— Я все же не понимаю, Саша, как и какого черта ты здесь оказалось? — раздался недовольный голос мужчины.
Извиняющийся, почти не приглушенный женский голос ответил из темноты:
— Но, Джонатан, мне так хотелось увидеть все, что ты рассказывал…
— Тише! Тише! — прервало ее нетерпеливое шипение.
— Ой! Извини, — женщина понизила голос, хотя Пирсу все еще казалось, что ее слышит вся Вселенная, — не могла же я усидеть в этой проклятой гостинице в душном и страшном Каире, зная что вокруг так и снуют исламские террористы.
— Ладно, ладно! — отмахнулся Пирс от этого водопада слов, прозвучавших в тишине как колокольный перезвон.
Не согласиться со своей спутницей он не мог. За
последний месяц в Каире произошло двадцать девять терактов, и все они были направлены против туристов-европейцев. А Джонатан Пирс — доктор востоковедения — со своей свитой из трех ассистентов представлял для исламистов-фанатиков объект особого внимания, и какая уж там чаша весов перевесит, окажется он нужнее им живым или мертвым, предсказать было совершенно невозможно.
Приходилось быть осторожным. Кроме того, как не разыгрывал он досаду на свою спутницу, в глубине души ему было приятно, что она рядом, и поругивал ее Пирс только потому, что экспедиция, которую он затеял была не менее опасна, чем пребывание в Каире.