Лицо под маской (СИ)

Ну что же, без ложной скромности могу сказать, что работа мне удалась. Нам все удалась, не только мне, конечно. Это было именно то лицо, которое я видела на снимке: живое, красивое, с богатой мимикой. Карло улыбнулся, привычным жестом потянулся, чтобы дотронуться до скулы и с тревогой взглянул на меня.

— Уже все можно! — я махнула рукой. — Умываться, тереть глаза, улыбаться и хмуриться. Вот, правда, бриться в ближайшие годы вам не придется…

— О, я не буду из-за этого плакать! — он вскочил с кровати, стиснул меня в объятиях и закружил по комнате. — Боги, я свободен наконец!

— Карло, вы помните о Дориане Грее? — спросила я, мягко высвобождаясь. — Теперь у вас будет такое лицо, которое вы заработаете…

— Да, синьора, — очень серьезно произнес он, склоняясь к моей руке. — Я буду просыпаться с этой мыслью и засыпать с нею же.

— Далее, — продолжила я возможно более строгим голосом, — никакого алкоголя в течение полугода. Потом еще год — не более бокала вина в день, лучше белого. До конца мая постарайтесь закрывать кожу от солнца. Потом можно потихонечку загорать — полчаса-час с утра и вечером. Впрочем, я все это распишу в подробностях.

— Я думаю, что мы уедем в свадебное путешествие в Данию и Норсхольм, — кивнул Карло. — Там у меня живут друзья, и в Христиании уж точно в апреле солнца будет немного.

— Прекрасная мысль, — одобрила я. — Ну что же, пойдемте? Я бы хотела где-нибудь сесть и написать в деталях показания и запреты.

— Спасибо, Нора, — Пьетро обнял меня. — И вот еще один важный момент. Через две недели свадьба этого мальчишки и Беатриче, согласитесь ли вы представлять семью невесты?

— А что говорит сама девушка?

— Она согласна, — ответил Карло. — В общем-то, если бы не вы, она бы в этом монастыре и до лета не дожила, я так думаю.

— Ну что же… Родственников у нее нет, ничьего места я не займу, так что — да, согласна!

Мы вышли в коридор, и от стены тенью метнулась Беатриче, схватила Карло за руки, вглядываясь в лицо и, наконец, радостно рассмеялась:

— Совершенно такой. Синьора!.. — она присела передо мной в глубоком реверансе.

— Пойдем, милая, — обнял ей жених. — Тебе тоже нужно выслушать все, что скажет доктор Хемилтон-Дайер.

Из Ка’Контарини я ушла уже поздним вечером. Слегка нетрезвая и перегруженная информацией о своих обязанностях в качестве представительницы стороны невесты. Что нужно делать и что категорически нельзя, какое должно быть у меня платье на венчании и на приеме, что подавать правой рукой и что левой — все детали склеились в моей памяти в разноцветный клубок. Ну и ладно, на свежую голову расспрошу Франческу, она истая латинянка, все должна знать. Я сладко зевнула, представляя себе, как приму душ, полчасика послушаю музыку и лягу спать. В этот момент за открытой шторкой кабины я увидела гондолу, поравнявшуюся с моей и пошедшую вровень. Гондольер что-то крикнул Массимо, тот ответил — оба говорили на местном диалекте, почти непонятном для меня. Кабина рядом была закрыта и наглухо зашторена, и я невольно обратила внимание на небольшой золотой герб на дверце: павеза, рассеченная вертикально, с соколом в левом поле и оливковой ветвью в правом. Где-то я слышала о таком гербе, но вот где? Тут шторка отодвинулась, и в окошке я увидела человека в бауте и треуголке. Невозможно было даже понять, мужчина это или женщина; впрочем, а для чего ж еще и придумывали бауты, если не для того, чтобы носящий ее оставался неузнанным?

Чужая гондола прижалась к моей практически вплотную, и я услышала учащенное дыхание неизвестного, почувствовала даже запах духов, тоже смутно знакомый. Рука в белой перчатке ловко перебросила мне на колени конверт, шторка задернулась и черная длинная лодка мгновенно, без рывка или всплеска весла, ушла вперед. Почти сразу же я почувствовала, что Массимо причалил к берегу, а через мгновение он открыл дверцу и встревожено спросил:

— Синьора, вы в порядке?

— Пока да. Что это было, Массимо? — спросила я несколько заторможено. Могла бы и не спрашивать, и так понятно, что таким образом признания в любви не передают, так что угрозы, скорее всего…

— Тот гондольер предупредил меня, что его хозяин настроен очень решительно, и чтобы я не пытался уйти. Вам, мол, хотят только передать известие.

— Ну, ты и не стал пытаться… я поняла.

— Нет, синьора, вы именно, что не поняли. На весле той лодки был Антонио Лукани, он трижды побеждал в гонках. Я бы все равно не сумел, теперь понимаете? Он поклялся, что вам не причинят вреда.

— Если ты знаешь его имя, значит, знаешь, как зовут хозяина? — оживилась я.

Массимо только покачал головой.

— Антонио перешел к другому proprietario, и никто не знает, к кому.

— Ясно. Ладно, Массимо, поехали домой.

— Слушаюсь, синьора!