Лицом к лицу с расой

Там посадили дубы, и к тому времени, когда я там жил, эти дубы уже были мощными гигантами, по полметра в обхвате. Там была городская площадь с парковыми скамейками, и люди сидели и разговаривали и знакомились друг с другом, работали магазины и организации. Городок был полноценной социальноэкономической единицей. Сейчас, оглядываясь в прошлое, на район, в котором я вырос, парки и тенистые улицы, место это кажется мне просто идиллией. У нас жил человек, который раньше жил в Англии, и он говорил, что Фэрвью-Виллидж вполне походил на небольшой английский город.

В конце 1950-х, экономические изменения оказали значительное влияние на мой родной городок. Верфь закрылась, закрылся завод по металлоизделиям, на которых работало много людей. Городок, таким образом, опустился в депрессию. Но, думаю, что к концу 1970-х он мог бы перелицеваться, так как стали появляться другие компании, отражающие отход от индустриализации — я, например, занимаюсь компьютерным бизнесом. Но происходило не это, происходило совсем другое — интеграция цветных.

До того, как это объявили незаконным, риелторы Фэрвью-Виллиджа показывали дома только белым семьям. Это назвали несправедливым, но, это отражало желания людей, живших в городке. Они хотели жить среди себе подобных. Они хотели жить среди белых. Сейчас на это можно смотреть, как на высочайшую форму самоопределения — люди определяли состав собственного общества, решая, что составляет их общественную жизнь и определяя свои собственные стандарты.

И какое это имеет значение, если их стандарты казались кому-то неразумными или аморальными? Люди имели право решать, с кем рядом им жить. И это не вопрос разумности и морали. Это вопрос человечности. Не то, чтобы они испытывали к кому-то неприязнь; просто им самим было лучше знать, какая им нужна атмосфера. Когда риелторы изучали людей и показывали дома только белым, это был не заговор. Они выражали приверженность обществу, частью которого они были. Но, конечно, о проблеме такими категориями никогда не говорили, и в конце 60-х, начале 70-х риелторы, после ряда судебных исков, были вынуждены начать продавать дома чёрным и всем, кто хотел поселиться в гороке.

Многие чёрные переехали по «Восьмой программе». Восьмая Программа — это часть закона, согласно которому правительство субсидирует жильё бедным меньшинствам и поэтому они могли позволить себе переехать в белые районы. «Восьмая Программа» обернулась смертельным ядом для Фэрвью-Виллиджа моей юности.

Район, где я вырос, теперь бросовая земля. Белые всё ещё составляют большинство — их 55 процентов, — но Фэрвью-Виллидж уже встал на путь типичного чёрного городского района. Когда я там жил, ирландец по имени Фред Фаган высаживал новые деревья, когда старые умирали. Теперь, тот молодняк могучие деревья. Если дерево умирает сейчас, новое уже никто не высаживает. Кругом битое стекло, а аллеи перегорожены поломанными тележками из супермаркета. Многие старые кирпичные дома отделаны каким-то ужасным сайдингом. Когда я был маленьким, люди делали ремонт и реставрацию, придерживаясь архитектурного стиля всего города. Теперь, все здания отличаются друг от друга, общего стиля фасадов нет даже у двух домов. Раньше были загородки и белые частоколы, которые дополняли общий стиль района.

Моя мать все еще живёт там. Когда, приехав туда, я выхожу из автомобиля, я спрашиваю: «Что, засада?

На меня никто не нападёт?». Недавно на мою мать напал чёрный подросток, ударил её и отобрал у неё кошелек. Такое было неслыханным в старое время, но сейчас это обычное дело. Я видел, как арестовали негритянку, грабившую магазины «Сэвэн-илэвэн» через дорогу.

Когда я рос, дети ходили по городу без ограничений. Мы ходили в лес, исследовали ручей. Сейчас же нельзя выпустить ребёнка из дома. Только в этом году два негра похитили молодую белую женщину, оттащили её туда, где мы в детстве играли в мяч, изнасиловали и убили её. Там регулярно происходят самые отвратительные преступления.

В моём старом родном городке у людей уже нет того чувства связанности друг с другом. Белый подросток повесился в своей спальне. Перед тем, как это сделать, он долго в одиночку слушал рэп-музыку. Сегодня такое количество поп-музыки становится уже зловещим, а для кого-то, как для того парнишки, даже смертельным. Прежде вероятность таких случаев была несравненно ниже, ведь у этого мальчика был бы совсем иной образ жизни и поддерживающее его белое сообщество.

Там, где я живу сейчас, на окраине Филадельфии, когда мы с женой переехали туда 15 лет назад, было чисто и безопасно, но всё повторяется по шаблону городка моего детства. В районе появились небелые и ситуация в нём драматически переменилась. Какое-то количество бедных белых было и раньше, но они никогда не представляли угрозы.

Теперь у нас появились проблемы, и я всё более и более убеждаюсь, что это место не подходит для моей семьи. Оно не отражает наше наследие и ценности.