Литума в Андах

Женщина облегченно вздохнула, лицо ее просветлело. Они уже подошли к дому, и она рухнула на один из мешков с землей, которые Литума, его помощник и Педрито Тиноко уложили между больших камней.

– Слава Богу. – Она тяжело дышала, ее грудь поднималась и опускалась, будто с трудом удерживая готовое выпрыгнуть сердце. – Ведь проделать такой путь напрасно… Автобус из Уанкайо высадил меня очень далеко отсюда: мне сказали, что до Наккоса не более часа ходьбы, но у меня эта дорога заняла три часа. А что за поселок там внизу? Там пройдет дорога?

– Там она должна была пройти, – сказал Литума. – Но строительство остановлено, так что дороги не будет. Тут несколько дней назад уайко разнес все вдребезги.

Но эта тема ее не интересовала. Она с нетерпением смотрела на склон холма.

– Мы увидим отсюда, как он возвращается?

Не только ее манера говорить, но и жесты, да и вся она казалась ему такой знакомой, такой близкой. «Пьюранки даже пахнут лучше других», – с удовольствием констатировал он.

– Если только раньше не стемнеет, – сказал он вслух. – Солнце здесь в это время садится рано. Видите? Почти уже скрылось. Вы, наверное, падаете от усталости после дороги. Хотите выпить чего-нибудь холодного?

– С удовольствием, а то я умираю от жажды. – Она обвела взглядом жестяные крыши уцелевших бараков, нагромождения камней, развороченный склон. – Отсюда красивый вид.

– Издалека все выглядит красивее, чем вблизи.

Он вошел в комнату и, пока доставал бутылку из ведра, где они держали напитки, спокойно рассмотрел гостью. Она вся была забрызгана грязью, волосы растрепаны, но – настоящая конфетка! Сколько же времени он не видел ни одной хорошенькой женщины? Цвет ее лица, шея, руки вызвали целую вереницу воспоминаний о годах юности в родных краях. А какие глаза, Боже ж ты мой! Немного зеленые, немного серые и еще какого-то неуловимого цвета. А этот рот, эти смело очерченные губы. Откуда у него ощущение, что он знал ее раньше, по крайней мере, видел? Как бы она выглядела, если бы привела себя в порядок – юбка, туфли на каблуках, в ушах серьги, на губах яркая помада. Как быстро забываются такие вещи, если живешь безвыездно в Наккосе. Да, вполне может быть, что их пути однажды пересеклись, когда он жил в тепле, в цивилизации. У него вдруг екнуло сердце: Мече? Неужели она?

Он вышел с бутылкой содовой, извинился:

– Простите, что у нас нет стаканов. Придется вам пить из бутылки, ничего не поделаешь.

– А с ним все в порядке? – спросила женщина между глотками; струйка воды бежала у нее по шее. – Он не болен?

– У него железное здоровье, с чего бы ему болеть, – успокоил ее Литума. – Он ведь не знал, что вы приедете, правда?

– Я его не предупредила, хотела сделать сюрприз. – Женщина лукаво улыбнулась. – Да и письма, я думала, сюда не доходят.

– Так вы, значит, Мерседес?

– Карреньито вам рассказывал обо мне? – Она живо повернулась к Литуме и взглянула на него с некоторым беспокойством.

– Кое-что, – смущенно признался Литума. – Точнее сказать, болтал как попугай. Ночи напролет – и все о вас. В этих местах, где нечем заняться, человеку только и остается, что изливать душу.

– Он очень сердит на меня?

– Думаю, что нет. Потому что, между нами говоря, по ночам он иногда беседует с вами во сне.

Литума тут же испытал неловкость оттого, что сказал ей об этом. Он суетливо похлопал себя по карманам, достал и раскурил сигарету и принялся выпускать дым изо рта и ноздрей. Да, это была она, та самая, которую Хосефино проиграл Чунге и которая потом исчезла. Когда он наконец осмелился поднять на нее глаза, она озабоченно всматривалась в склон холма. Было заметно, что она встревожена. «Теперь понятно, Томасито, почему ты так плакал о ней», – вздохнул Литума. Чего только не бывает в этой жизни, будь она неладна.

– Вас здесь только двое?

– Да, и скоро, слава Богу и недавнему уайко, мы уйдем отсюда. Больше мы и не смогли бы выдержать. – Он сделал глубокую затяжку. – Пост закрывают. Поселок тоже. Наккос исчезнет. Разве газеты в Лиме не писали об этом уайко? Он разбил здесь всю технику, разрушил насыпь, пустил коту под хвост всю работу за последние шесть месяцев. Меня уайко застал высоко в горах и едва не унес на себе, как на салазках.

Но Мерседес думала о своем.

– Если он разговаривает со мной во сне, значит, не ненавидит меня за то, что я сделала.

– Томасито любит вас, несмотря ни на что. Мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы так кого-нибудь любили. Клянусь вам.

– Он сам вам это сказал?

– Он дал мне это понять, – деликатно уточнил капрал и искоса взглянул на нее. Она стояла все в той же напряженной позе, не отводя своих серо-зеленых глаз от тропинки, поднимающейся к посту. «Томасито, конечно, таял, когда глядел в эти глаза», – подумал Литума.

– Я тоже его очень люблю, – тихо сказала Мерседес. – Но он еще этого не знает. Я пришла, чтобы сказать ему об этом.

– Это будет самая большая радость в его жизни. Томас не просто любит вас, он болен вами, можете мне поверить.

– Он единственный настоящий мужчина, который мне встретился в жизни, – прошептала Мерседес. – Он обязательно вернется, да?