Иногда, движимые ложным чувством мести, мы отказываем себе в удовольствии и глубоко страдаем. Мы чувствуем свою вину в том, что перестали испытывать близость к партнеру. Особенно остро такой механизм проявляется в интимных отношениях, когда люди не решаются открыто сказать друг другу о своих истинных ощущениях. В результате растет внутреннее отчуждение, отношения изживают себя, хотя никто из партнеров открыто не признается в этом. У кого-то из супругов вообще отпадает охота к сексу со своим суженым. Не ощущая взаимосвязи между сексуальным охлаждением и отсутствием душевной близости и, соответственно, не понимая истинной причины отчуждения, он начинает мучиться чувством вины.
Чтобы не страдать от возникшей пустоты, когда теряется естественная, зрелая связь с партнером, многие склонны искать симбиотический, детский ее суррогат. Подобно тому как ребенок и мать связаны неразрывной «пуповиной», супруги за годы брака полностью растворяются друг в друге. У некоторых эта связь с годами приобретает искаженный характер: они неосознанно ощущают свою зависимость от каждого поступка партнера, но боятся проявить свои чувства. Истинная же связь всегда свободна и основана на искреннем влечении — мы просто хотим быть вместе с конкретным человеком.
Симбиотическое растворение, напротив, делает нас зависимыми от партнера. Мы безропотно подчиняемся ему, «размывая» при этом контуры собственного «я». Зачастую при нарушении или исчезновении внутреннего контакта с партнером мы начинаем играть роль, компенсирующую возникший разлад, чтобы не ставить под угрозу наши отношения. Многие из нас еще в раннем детстве научились разным приемам, позволяющим «приладиться» к требованиям семьи. Такое приспособление никогда не проходит бесследно: приходится жертвовать частицей своей жизненной силы, «обескровливать» часть нашей личности.
Нечто подобное, только в большем масштабе происходит при рассматриваемом отчуждении супругов. Мы совершаем правильные, как нам кажется, поступки, заботимся о семье, но делаем это из фальшивых побуждений — механически, без внутреннего, идущего от сердца импульса. И чем мы более неискренни в своих действиях, тем изощреннее исполняем свои роли и тем крупнее фигуры из папье-маше, которые мы носим на себе, делая нас недоступными. Мы стараемся скрыть свое истинное лицо. Ощущая все большую потребность в признании, любви и восхищении, начинаем все строже контролировать себя — и в результате все больше внутренне ожесточаемся, озлобляемся и разочаровываемся. В конце концов этот «театр» превращает нас в бомбу замедленного действия, которая грозит взорваться при малейшем толчке. Однако чаще всего взрыва не происходит: мы настолько заняты разными видами деятельности, что негативный взрывной заряд оказывается глубоко скрытым даже от нас самих.
Чтобы сохранять свою дееспособность, мы дополняем наши роли еще и определенными правилами. Сознательно или неосознанно стараемся компенсировать свои негативные ощущения: чувство вины, боязнь собственной несостоятельности и разрыва с партнером. Мы начинаем вести себя подчеркнуто «прилично», жертвуя собой ради внешних условностей. Формулируем для себя целый кодекс правил: «Каким я должен быть». Однако, вырабатывая всё новые правила, мы, в сущности, преследуем одну-единственную цель: оградить себя от новых потрясений, травм, помешать другому вторгнуться в нашу жизнь и влиять на нее.
В действительности же именно надуманные правила и роли, в которых мы ищем спасительное средство, являются истинной причиной внутреннего очерствения, делающего нашу жизнь невыносимо пустой и бессмысленной. Именно они являются внутренней преградой для истинной близости с другим человеком. «Исполнители ролей» предпочитают использовать в речи безличные обороты и сослагательное наклонение: «Надо бы сделать… хорошо бы пойти… если бы получилось так или иначе…» и т. д. Приведу следующий пример на эту тему.
Однажды ко мне обратился пациент по имени Харальд. Поздоровавшись со мной с любезной улыбкой, он рассыпался в цветистых комплиментах. Рассказывал о себе, пользуясь исключительно безличными оборотами. Долгое время мне не удавалось вытянуть из него ни одного предложения с личным местоимением «я». Все попытки вызвать его на откровенность также не увенчались успехом. И все-таки мне удалось чем-то «зацепить» его — Харальд разразился презрительным смехом и поведал, что жена бросила его, повела себя с необыкновенной жестокостью, заявила, что не желает иметь с ним ничего общего. Затем я познакомилась с этой «жестокой» женщиной. Она произвела на меня впечатление человека, чью душу кто-то буквально изрезал осколками стекла.
Так закончился семейный «ледниковый» период.