Люби сильнее

Маруся кричит с такими децибелами, что у меня мороз по коже ползет. Только на первый этаж спустился, но едва ее голос нагоняет, без промедления взлетаю обратно наверх. Распахивая дверь, обнаруживаю святошу в одних трусах на столе.

– Что случилось?

– Тут мышь! Она убежала под кровать! Скорее! – подгоняет бурной жестикуляцией.

– Что я, блин, с ней должен сделать? – выдыхаю с облегчением.

– Не знаю…

Стараюсь не смотреть на ее грудь. Почему, черт возьми, она постоянно держит меня в состоянии повышенной боевой готовности? Когда это ослабнет?

– Ты же не хочешь, чтобы я ее убил?

– Нет… Поймай ее!

– Как, блин?

– Ярослав-Божище-Градский, левша блоху подковал!

Тяжело вздыхаю, взглядом транслируя все, что я по этому поводу думаю.

– Прикройся лучше, – бросаю ей валяющуюся на кровати футболку.

Опускаясь на пол, заглядываю под кровать.

– Ты ее испугала. Она спряталась. Как мне ее выманить? Это, блин, нереально.

– Может, она навсегда ушла?

Да, конечно!

– Не думаю, – встаю и решительно направляюсь к столу. Подхватываю Марусю на руки. Она, естественно, моментально в меня всеми конечностями вцепляется. – Давай подумаем рационально. Она маленькая, не агрессивная, не ядовитая и вообще не кусается. Пусть живет.

Машка содрогается. В лице меняется – бледнеет и брезгливо морщится.

– Ни за что! Сам тут с ней живи!

Не воспринимаю ее слова серьезно, пока она, пихаясь, освобождается и соскакивает на пол. Охреневаю, когда целенаправленно движется к двери и выходит. Все еще растерянно следом за ней иду.

По лестнице уже бегом несемся.

– Маруся, бля… – ору ей вслед, чтобы тормознула.

Она лишь темп наращивает. Поймать удается только во дворе. Обхватывая вокруг талии, отрываю от земли. Сильно стискивая, приклеиваю к себе. Попробуй оторвать, блядь!

– Что ты вытворяешь?

– Пусти…

– Куда собралась?

– У тебя там…

– Ты из-за этого уйдешь, а? – глухо шепчу, но голос выдает эмоции, главная из которых – ярость. Всегда сильнее остальных проявляется, ничего не попишешь. – Может, ты всю эту дичь выдумала, чтобы свалить?

Встряхнув, отбрасываю от себя. Маруся едва на ногах удерживается. Пошатываясь, оборачивается.

– Совсем уже? – шипит сердито.

– Ты уходишь! Что я должен думать?

– Помнить, мать твою, что я тебя люблю! – кричит рассвирепевшая святоша. Это звучит как обвинение и приговор. – А ты?

– Тогда вернись в дом!

– Я спросила. Почему ты не отвечаешь?

– Зайди в дом, Маруся.

– А если не зайду?

– Унесу силой!

– Ты маньяк!

– А ты маньячка!

Одновременно друг к другу бросаемся. Что делать собираемся? Я не соображаю. Маруся тоже вряд ли понимает. Сойдясь на минимальном расстоянии, замираем. Словно бойцы ММА, напряженные стойки занимаем и сверлим друг друга взглядами.

– Пойдем домой, святоша.

– Пойду, – выпаливает все так же сердито. – Пойду, только чтобы ты без меня с ума не сходил!

– Давай, – подгоняю. – Мне сразу легче станет. Тебе тоже.

– Да уж… – обойдя меня, шурует в сторону дома. На ходу еще предъявляет: – Мышь была! И если она еще появится, ты должен с ней что-то решить…

– Обязательно.

– Ты голодный? – тон не сбавляет, но заботу проявляет.

В этом вся Маруся Титова.

– Голодный.

Ужинаем молча. В тишине убираемся. Но напряжение, по ощущениям, заметно спадает. Внутри себя это чувствую и извне. От Машки больше не идет та безумная вибрация. Даже душ вместе принимаем. Хоть и не касаемся, друг за другом ходим. Чистим бок о бок зубы. Забираемся в кровать, под общее одеяло. Маруся хоть и забивается под стенку, избежать контакта не может.

Я – мужчина. Я наступаю. Инстинкты.

Подпираю ее. Когда отворачивается, обнимаю и прижимаюсь сзади.

– Не беги от меня, Маруся, – выдыхаю ей практически в ухо. – Знаешь же, что буду догонять, – просовываю ладонь под майку. Глажу живот, собирая мурашки. – И догоню.

– Я не бегу, – так же тихо отвечает. – Ты сам накрутил.

– Зачем уходила?

– Не на постоянку ведь…

– Я тебя и на один день не отпущу.

– Это ненормально, – упрямо бормочет она. – Или…

– Или?

– Или нормально.

– Сомневаешься еще?

– Мы с тобой всем безумцам безумные, – заключает моя святоша.

– Главное, заметь, эта дурь срабатывает только между нами.

– Точно. С другими мы – обычные люди. Ну, правда ведь…

– Бинго, Маруся.

– Ты… – сглатывая, замолкает. Затем поворачивается ко мне. Утыкается лицом в шею, с дрожью продолжает: – Ярик, ты не говоришь, что любишь, – тянет взволнованным отрывистым шепотом. – Я говорю, а ты молчишь. Я спрашиваю – игнорируешь. Я снова спрашиваю… Не любишь?

– Нет. Не люблю, – разрываю себе и ей сердце. Чтобы вложить в следующие слова максимум: – Я тебя гораздо больше, чем твое «люблю». Я тебя в себе несу от рождения до гробовой доски, Маруся. Понимаешь?

Она резко отстраняется, чтобы в глаза мне посмотреть. Вижу, как ее темные омуты увлажняются и проливаются.

– Нет, не понимаю, – по голосу слышу, что капитально встревожило ее такое признание. – Любишь или нет? Не понимаю! – шепчет, будто кричит.

– Люблю, конечно, Маруся ты… – выдаю столь же болезненно. Перекатываясь, ложусь сверху. Губами сталкиваемся, но еще не целуемся. – Нет, не Титова. Моя.