Сен-При огляделся. Хохочущие лица, на которых лежали мрачные тени высоких домов и нависших крыш, показались ему так ужасны, словно он и впрямь оказался в преисподней. И одним из прислужников сатаны почудилась фигура высокой женщины в алом платье. Он вспомнил, как Юлия появилась в Павловских казармах… С тех пор ее пристрастие к алому цвету не изменилось. И лицо ее было так же прекрасно, но сейчас на нем лежал отпечаток какого-то почти неприличного возбуждения.
Цветов при ней уже не было.
Юлия подхватила Сен-При под руку и повлекла за собой. Она была чуть выше его ростом, к тому же он очень исхудал в последнее время, и сейчас вдруг показался себе какой-то полудохлой, парализованной мухой, которую тащит в свое гнездо оса, чтобы там сожрать, когда придет охота.
– Девушка, похоже, была очень красива, но сейчас она выглядит ужасно, – быстро, оживленно и громко говорила Юлия, словно обсуждала некую картину или театральную премьеру. – Удивляюсь отсутствию какого бы то ни было чувства красоты у ее родственников. Выставить напоказ это зеленое, распухшее лицо… Я покрыла ее своей шалью и осыпала розами. Так она выглядит гораздо красивее.
Сен-При вдруг затрясло от омерзения. Он попытался вырвать свою руку, но Юлия, стремительно идущая вперед, этого даже не заметила.
– Но самое главное, – громко говорила она, – я узнала имя того художника, из-за которого она утопилась. Он в самом деле русский, его зовут Карл Брюллов. Кажется, я слышала о каком-то скандале – еще в России – в связи с этим именем… Речь шла вроде бы о картине для императорской семьи…
В эту минуту в церкви Трините де Монти зазвонили колокола.
– Ах, – воскликнула Юлия, – имя этого художника похоже на колокольный звон!
И она пропела своим чудным, колдовским, чарующим голосом в унисон ударам колокола:
– Карл! Брюл-л-л-ов!
Сен-При вслушался. В самом деле, похоже!
А еще похоже на похоронный звон…
Очень может быть, кому-то показалось бы: это звон по бедняжке Аделаиде, покойнице, – но Сен-При отчего-то был совершенно уверен, что колокол звонит по нему, по его будущему, когда выпевает:
– Карл! Брюл-л-л-ов! Карл! Брюл-л-лов!..
Рим, Флоренция, 1827 год
Юлия не ошибалась, когда вспоминала некий петербургский скандал, связанный с именем художника Карла Брюллова. Такой скандал в самом деле произошел.
Несколько лет назад Брюллов написал прелестную картину «Итальянское утро». Очень красивая молодая женщина, освещенная мягкими лучами утреннего солнца, умывалась под струями фонтана. Картина вызвала восторг сначала у весьма искушенной итальянской публики, затем в петербургском «Обществе поощрения художников». Это Общество купило картину, а спустя несколько лет подарило ее Александре Федоровне, жене императора Николая I. Потом императорская семья захотела получить парную к «Утру» картину, и Брюллов написал «Итальянский полдень».
Полотно было выставлено в Петербурге, но успеха не имело. Натурщица показалась не изящна, она не соответствовала «классическим идеалам» красоты. Художнику было отправлено послание следующего содержания: «Ваша модель была более приятных, нежели изящных соразмерностей, и хотя по предмету картины не требовалось слишком строгого выбора, но он не был бы излишним, поелику целью художества вообще должна быть избранная натура в изящнейшем виде, а изящные соразмерности не суть удел людей известного класса».
Брюллов оскорбился, порвал с «Обществом» и снова уехал в Италию. Здесь его ждала верная Аделаида – та самая натурщица, которая, по мнению «Общества», была недостаточно изящна и не соответствовала канонам красоты.
Хотел Брюллов этого или нет, но петербургский скандал произвел на него сильное впечатление. И теперь он смотрел на Аделаиду новыми глазами и именно ее винил в провале картины. У него хватило жестокости рассказать ей о том, что картина успеха не имела, более того – перессорила его со всеми прежними друзьями, а может быть, даже разгневала императора. Он сказал, что будет искать новую натурщицу, а Аделаиду больше не хочет рисовать.
Для нее это значило одно – Карл ее больше не любит, у него будет новая любовница.
Бедная девушка металась между отчаянием и ревностью, она валялась у Брюллова в ногах, но что значили для него слезы какой-то modella c Итальянской лестницы? Этих modelli там чуть ли не больше, чем ступенек!
Он прогнал Аделаиду, отказывался от встреч с ней, убегал через черный ход из дому, когда она рыдала перед дверью… и вскоре волны Тибра вынесли ее тело на берег.
В самоубийстве Аделаиды люди, которым была известна эта история (да она всему Риму была известна, ибо, по мнению людей сведущих, нигде не сплетничают столько, сколько в Риме!), справедливо обвинили Брюллова.
Кого-то это от него отвратило, но взбалмошную графиню Юлию Самойлову только привлекло.
Художник, да еще и русский, да еще и со скандальной славой…
Юлия почуяла родственную душу – и ни о ком теперь думать не могла, кроме Брюллова.
Кто такой, интересно? И что у него за душой, кроме смерти ревнивой натурщицы?