Любимая президента

- И я смогу взять с собой Матильду?

Матильду…Матильду он не отдавал никому и никогда. Когда-то мечтал, что у него родится дочь. Но дочери так и не случилось. А сейчас почему-то ответил:

- Да…ты можешь взять с собой Матильду.

И посмотрел на сестру белокурой девочки. Она стояла у окна и трогала тонкими пальцами листья фиалки на подоконнике. Сама похожа на хрупкую белую фиалку. Девочка, которая уже все прекрасно понимает и тяжело переживает смерть родителей…а он, Гройсман, ничем не может ее утешить.

- Он точно не найдет нас там и не отправит в монастырь? – с тревогой спрашивает старшая дочь Петра и оборачивается к Карлу.

- Вас там не найдет никто…я обещаю.

Никто из нас не знал - означает ли это выздоровление или просто агония продлилась не на часы, а на дни. Радовало одно – жар спал. Теперь Петр постоянно потел насквозь. Приходилось менять одежду, постель, сушить подушку.

Я проводила с ним сутки напролет. Слава Богу, декрет позволял постоянно находиться дома. Когда Лариса Николаевна не могла помочь с Льдинкой, я спускала его в подвал, и мы сидели вместе с малышом с его отцом. Иногда укладывала сына рядом с ним на одеяла, ложилась на край и пела колыбельные, ожидая, пока уснет. А потом смотрела на них обоих спящих и… и представляла себе, что мы не в подвале, что мы в нашем доме и спим все на одной постели. Они спят, а я любуюсь своими мужчинами. Удивляясь поразительному сходству, глядя, как у них у обоих слегка оттопырены мочки ушей, у обоих родинки возле ключицы и родимое пятнышко на затылке. Светлые волосы, синие глаза. Когда-то я прочла, что если женщина безумно любит мужчину, то ребенок обязательно будет похож на него…Теперь мне кажется - это правда.

Мой сын был настолько похож на Айсберга, что моментами от этого сходства становилось не по себе. Что будет, когда он вырастет? Изменится ли? Или, наоборот, будет становиться еще более похожим на своего отца.

В нашей другой жизни он бы любил этого мальчика? Смог бы принять его и назвать своим? Того…кого хотел уничтожить.

Стыдно говорить, но пока Петр лежал там…беспомощный, без сознания, я чувствовала, насколько он близок мне. Что сейчас он всецело мой. В моей власти. Я могу трогать его волосы, гладить сильные пальцы, проводить ладонью по колючим щекам, заросшим бородой.

- С его появлением в этом доме ты изменилась. Теперь я вижу тебя настоящей, и теперь я знаю, кто ты на самом деле.

- Я никто…я лишь призрак без имени, фамилии и без жизни. Всего лишь бывшая содержанка Его Величества.

- Глупости. Будь ты просто содержанкой, его бы к тебе не привезли. Тот человек, который это сделал, знал, что ты значишь для его хозяина.

Лариса Николаевна спустилась поменять меня, чтоб я покормила Лешку, помыла его и уложила спать наверху. Мы и так провели весь день в подвале с небольшим перерывом на прогулку. Но я всем сердцем и мыслями была внизу. Словно мой уход мог повлиять на его самочувствие, и все резко ухудшилось бы. Словно, если я рядом, я контролирую.

- Ничего я для него не значила никогда. У меня было мое место…и вы не хотите знать, где и какое именно.

- Я знаю. Не вчера родилась. А еще я знаю, что когда этот человек бредит, то всегда говорит твое имя. «Ни о ком» люди не бредят. Говорят, самые сокровенные тайны можно услышать в агонии умирающего, в бреду больного и в родах у женщины.

- Когда ненавидят, тоже остро помнят…

- Ненависть так близка к любви, как ни одна другая эмоция. Самое страшное – это равнодушие. Сегодня ему уже лучше и кислород выше, и температура не такая низкая. Надо, чтоб быстрее приходил в себя. На одной глюкозе далеко не уедешь. У организма сил бороться нет. Надо кормить по-настоящему, поднимать с постели…чем дольше лежит, тем хуже, и пневмония может развиться, если уже не развилась. Надеюсь, мы ее купировали антибиотиками и гормонами.

Сняла повязку, потрогала кожу вокруг раны. А я тихо выдохнула, когда увидела это жуткое круглое отверстие темно-бордового цвета, окруженное кровоподтеком и опухолью.

- Воспаление уменьшилось, рана затягивается. Прекрасно. Можно сказать, кризис миновал. Нам бы, конечно, и кардиограмму бы сделать, и анализы взять…Но имеем, что имеем. Давай на бок перевернем вместе. А то долго лежит на спине. И тебе отдохнуть надо. Ты на призрака похожа, на изваяние какое-то. За эти дни сама исхудала. Кожа да кости…Страшно так любить, Марина, и нельзя. Смотрю на тебя, и не по себе становится.

- Страшно… - повторила за ней.

С трудом нам вдвоем удалось перевернуть Петра на правый бок и прикрыть одеялом. Впервые я уснула, а не впала в полудрему.

***

Утром я спустилась к Петру, пока спал Льдинка. Он вставал в пять утра, кушал и снова засыпал часов до девяти. У меня было время умыться и…выпить кофе с Петром.

Я приносила нам две чашки. Ему и себе. Как когда-то, когда мы жили вместе. Только тогда он приказывал мне принести, а сейчас…сейчас я готовила сама, приносила, а потом сама же выливала.

Мне нравилось пить с ним кофе. Он молчал, я пила и рассказывала ему, как прошел день, чему научился Льдинка, какая сегодня погода и…как я по нему скучаю…и скучала.