Любимец

‒ Как хочешь, ‒ рявкнул спонсор. ‒ Я не буду снова унижаться перед ветеринаром!

‒ Хорошо, хорошо…

Госпожа обернулась ко мне ‒ она догадалась, что я стою за ее спиной.

‒ Вот все и обошлось, ‒ сказала она, как будто операция уже прошла. ‒ Мы с тобой это сделаем и уже завтра обо всем забудем. Не печалься, выше голову, мой человечек! ‒ Хозяйка погладила меня, и я был готов укусить ее за чешуйчатую ладонь, но удержался. Человек я в конце концов или нет!

‒ Иди в садик, погуляй пока, ‒ сказала она. ‒ Я ужин приготовлю и пойдем. Тут недалеко.

Просить, умолять ‒ бессмысленно. Спонсорам чужды наши человеческие чувства. Они живут в рациональном мире, и даже странно, что в свое время, в дни Великого покорения, они не истребили всех людей. Может быть, именно наша эмоциональность, наши чувства, наши слабости вызвали в ком-то из спонсоров ответные чувства? Ведь недаром их психологи так рекомендуют держать человека в доме, в котором есть жабеныш, простите ‒ детеныш.

Наступил зябкий, вялый весенний вечер. Я вышел в сад. Конечно же, Инны не было видно ‒ ее спрятали за семью замками. Но, может, она глядит сейчас в окно?

Я сорвал цветок ромашки и стал его нюхать, показывая всем своим видом, насколько я удручен и опечален. Если она смотрит, то тоже плачет. Что же делать, думал я, если бы было место на Земле или вне ее, хоть какое-нибудь место, чтоб там мог спрятаться и прожить оскорбленный и униженный человек ‒ представитель гордой расы людей. Но я не желаю стать бродячим псом, который будет рыться на свалке и ждать того момента, когда его поймают и отвезут на живодерню! Нет уж ‒ лучше смерть, лучше операция… Я видел этих замарашек, я видел, как их везут через город в фуре с решеткой, и они скалятся на прохожих потому, что им ничего больше не остается, как скалиться. Нет, человек ‒ это звучит гордо! Пускай я буду оскоплен, но я не склоню головы!

Рассуждая так, я отбросил ромашку и ходил по газону, заложив руки за спину и порой отмахиваясь от навозных мух, которые норовили сесть на мое гладкое, нежное тело.

‒ Эй, Тимоша! ‒ услышал я насмешливый голос.

Мой друг Вик перепрыгнул через изгородь и оказался рядом со мной.

‒ Как только тебя пускают одного гулять по городу! ‒ удивился я.

‒ Ты же знаешь ‒ моя старая жаба не в состоянии за мной уследить. Да и не стал бы я слушаться.

‒ Вик, ‒ сказал я, ‒ у меня горе!

И я поведал ему о том, что скоро меня поведут к ветеринару.

‒ Честно сказать, ‒ произнес Вик, выслушав мой короткий рассказ, ‒ если бы такое произошло со мной, я бы убежал или повесился. К счастью, меня отобрали в производители, и мне пока ничего не грозит.

‒ Но почему тебе так повезло? Почему?

‒ Я из очень хорошей породы. Меня еще в детстве измеряли и исследовали. Целый месяц держали в евгеническом центре.

‒ Где?

‒ Там, где проверяют породы и выводят новые.

‒ А мне нельзя в этот центр?

‒ Поздно, мой друг, поздно, ‒ сказал Вик. ‒ Да и работа эта не по тебе. Все время ты должен заниматься спортом, соблюдать диету, быть готовым работать в любое время дня и ночи.

‒ А почему твоя спонсорша на это согласилась?

‒ Тщеславие, тщеславие, ‒ вздохнул Вик. ‒ Таких, как я, очень мало, а породистого детеныша хотят многие семьи. Не уличного, не случайного ‒ именно породистого. Кстати, я и здесь не случайно. В двенадцать мне ‒ в этот дом. На работу.

‒ Что? ‒ Меня как током ударило. ‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Инна, которая здесь живет, ну, которая тебе понравилась!

‒ И ты… ты что?

‒ Сегодня с утра ее хозяйка позвонила моей и просит: мне срочно нужен ваш самец! Наша девица, говорит она, созрела, и вокруг нее уже вьются ухажеры… Тим, Тимка, ты что? На тебе лица нет.

Он отступил передо мной…

‒ Я как раз подумал, ‒ продолжал он говорить, отступая, потому что он был большой дурак и не мог замолчать, пока не выскажет все, что в нем накопилось. ‒ Вот смешно, ты к ветеринару, а я к ней. Правда, смешно?

Тут я и врезал ему в морду. Между глаз, изо всей силы.

Он был крупнее меня, он был сильней, но он не ожидал, что я могу его ударить. Домашние любимцы, особенно породистые, из хороших семей, никогда на дерутся. Спонсоры будут недовольны! Он вырвался и побежал прочь, но я догнал его и повалил на газон. Он пытался оторвать мои пальцы от горла, он хрипел и дергался, он бил меня ногами, и уже со всех сторон бежали люди и спонсоры. Моя хозяйка стала отрывать меня, а жабеныш бил меня когтистыми ножищами ‒ он ненавидел меня и хотел убить. За открытым окном мелькнуло лицо Инны, искаженное страхом, я отбивался, царапался, кусался ‒ я был диким зверем, которого надо убить. И если бы меня убили в тот момент, я бы не удивился и не считал это неправильным ‒ такому, как я, не было места в нашем хорошо организованном цивилизованном мире.

Меня оттащили ‒ Вик бессильно лежал на газоне, непонятно ‒ живой или мертвый. Что-то кричали… А я существовал на уровне животных инстинктов. Мною правил инстинкт самосохранения.

Я рванулся и покатился по траве.

‒ Ты куда? ‒ кричала госпожа Яйблочко.