Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Наши убитые остались там, в глубине Балтики, чтобы навсегда заявить, что в трагической битве, которую Европа вела за свою жизнь, сыновья нашего народа полностью выполнили свой долг, ничего не прося и не ожидая взамен…

Нам не нужно было завоевывать там земли, никаких материальных интересов у нас там не было. Мы были не поняты многими, но мы были убежденные и счастливые.

Мы знали, что чистый и пылкий идеал есть прекрасное благо, за которое молодой мужчина с сильным сердцем должен уметь бороться и умирать. 

VIII. Арденнский клапан

В то время как разворачивалось сражение за Эстонию, в августе и сентябре 1944 года весь Западный фронт сломался и рухнул. Мы слушали радиосводки с помощью наших маленьких полевых радиоприемников: сражение на берегах Сены, взятие Парижа, прорыв американских танков к Сомме и Реймсу… Затем дошло до Бельгии: Турне, Монс, Брюссель. Каждый из наших солдат думал о своем очаге. Что стало с нашими семьями?

Затем был взят Льеж. Когда я прибыл к фюреру, союзники собирались в Голландии, в Эльзасе и Лотарингии и перед городом Экс-ла-Шапель.

Тем не менее я нашел всех в цветущем настроении. Гиммлер шутил за столом, интересовался всеми вопросами, заданными мне в течение десяти минут — ровно столько потребовалось ему, чтобы поглотить свое спартанское блюдо и несколько соленых кренделей с тмином, смоченных в стакане воды, выпитом залпом.

Заместитель фюрера Мартин Борман, упитанный, кругловатый, шумно спорил с генералом СС Зеппом Дитрихом, прибывшим самолетом с Западного фронта.

Твердо расставив сильные ноги, с медным, как грелка, лицом, Зепп долго распространялся о мощи англо-американцев и о разрушениях, причиненных союзниками. Но он не был особенно взволнован, шутил, попивал коньяк каждый раз, как вздыхал, и ушел в свою комнатушку в пять часов утра, заботливо поддерживаемый четырьмя гигантами охраны.

Гиммлер готовил десяток новых дивизий ваффен СС. Он доверил мне командование дивизией «Валлония» — 28-й дивизией СС, в которую кроме нашей ударной бригады войдут тысячи рексистов, убежавших от оккупации и бродивших по рейху.

В общем, окружение Гитлера соглашалось с тем, что отступление на западе было ощутимым ударом, но в тишине и секрете готовился контрбросок.

Вечером Гиммлер удалился для своей обычной ночной работы, чтобы принять пятнадцать-двадцать человек, иногда ждавших аудиенции до утра. Тогда высшие офицеры вполголоса сообщили мне, какие сюрпризы подготовили новые армии. Они придерживались непроверенной информации. Царила атмосфера веры.

* * *

В частности, я был удивлен, видя, как за шесть месяцев Гитлер обрел свежую, новую энергию. Его походка была спокойной, уверенной, лицо — отдохнувшим, удивительной свежести. С начала войны он сильно поседел, его спина ссутулилась, но все его существо излучало жизнь, жизнь размеренную, дисциплинированную.

Он наградил меня, затем подвел к маленькому круглому столу. Он производил впечатление, что никакая забота — ни назойливая, ни срочная — не волновала его. Ни одно слово разочарования не таило в себе и малейшего сомнения в конечной победе.

Он быстро завершил военные дела и перешел к вопросу буржуазного либерализма. Он с чудесной ясностью объяснил мне, почему падение буржуазного либерализма было неизбежным. Его взгляд сверкал хорошим настроением. Он страстно заговорил о будущем социализма. Его тщательно выбритое лицо дрожало. Его тонкие, правильные руки делали простые, но выразительные жесты — живые спутники оратора.

Эта дискуссия вселила в меня уверенность. Если Гитлера занимали социальные проблемы настолько, что он говорил о них целый час, жил ими, ясно излагал их, — то это говорило о том, что в отношении остального он был спокоен.

Тем не менее на этой неделе дивизия, десантированная Черчиллем, пыталась вступить в Голландию близ Арнема…

В момент моего отъезда, как бы желая навсегда оставить более личное воспоминание, Гитлер взял мои руки в свои…

— Если бы у меня был сын, — медленно и с чувством сказал он мне, — я хотел бы, чтобы он был такой, как вы…

Я смотрел в его светлые глаза, такие чувствительные, с простым и светлым огнем. Он ушел под ели по дороге, усыпанной иголками и веточками. Я долго смотрел ему вслед… 

Театральный трюк

В низменных и грязных деревнях под Ганновером худо-бедно устроили тысячи бельгийских беженцев, убежавших от англо-американских танков.

Я добился того, чтобы моя новая дивизия проводила боевое обучение в этой провинции рейха с тем, чтобы каждый из наших солдат смог вне службы поддержать свою семью в изгнании.

Вдруг случился один театральный трюк. Я только что взял слово на завершении конгресса европейской прессы в Вене. Неделей раньше я встретил министра фон Риббентропа, который доверительно сказал мне таинственным тоном:

— Скоро будут изменения к лучшему.