Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

И все же я хотел проехать через это. Я пробирался до того, как «Типфлигеры» начинали пикировать. Тогда я бросал свой «Фольксваген» между двух горящих грузовиков. Это было лучшее место. В вихре пламени и дыма машина была более или менее замаскирована. Когда заканчивался обстрел, я снова прыгал в машину и проезжал пятьсот метров, пока не начиналась новая атака.

Один водитель-немец, рядом с которым я рухнул возле одной изгороди, сказал мне, что в Любеке находятся англичане. Я не поверил. Утром немецкие войска еще были в Гамбурге. Нет, это были враки, это было невозможно.

Мы добрались до развилки дороги на Бад-Зегеберг. Там обстрел был ужасным. Со стороны боковой дороги, как и дороги на Любек, как безумные носились солдаты. Я подошел к одному майору, опрашивавшему их: у всех поблизости пылали грузовики. Но все сообщали одни и те же новости: Любек был сдан в четыре часа дня без единого выстрела. В госпиталях города было более двадцати тысяч раненых. Мосты были отрезаны. Английские танки двигались по дороге прямо на нас.

А Бад-Зегеберг? Это был последний смертельный удар: Бад-Зегеберг тоже пал. Я вскрикнул: «Невозможно!» И тем не менее это было так. Гамбург был объявлен открытым городом, и в то же утро через него прошли британские танки, прорвавшиеся без боя на сто километров на север.

Самолеты уничтожали все перед ними. Бад-Зегеберг был занят во второй половине дня. Я был обескуражен, подавлен, убит. В полдень я был еще с моими товарищами, избежавшими клещей под Мекленбургом, и за несколько часов невероятный шторм, циклон вырвал их от меня. Я не смог ни спасти их, ни быть с ними в эти ужасные часы. У меня не было больше никого, кроме одного солдата и двух офицеров. Все было разбито. Внезапно, словно колокольня, рухнувшая на прохожих, свалилась на меня эта катастрофа. Ничего не оставалось делать, кроме как попытаться самим избежать надвигавшегося тайфуна.

Несмотря ни на что, я надеялся найти в Дании часть моих ребят. Двести наших парней были вовремя отправлены в Росток. Оттуда они определенно смогли уйти морем. Другие, не успевшие вовремя добраться до Любека, тоже, должно быть, дошли до побережья. Мои парни были мастерами выходить из любого положения. Где никто не проходил, они проходили всегда.

Но сам я был в четырехстах километрах от Копенгагена. Моя машина была на исходе сил. У меня оставалось только тридцать литров картофельного самогона, а дорога была сплошным костром.

Пока оставалась надежда, я хотел надеяться и бороться. Я опять взял направление на север. При каждом пике самолетов я опасался за свою машину, уже прошитую несколькими пулями, не задевшими основных частей.

Сотни горящих грузовиков загромождали весь путь. Министр Шпеер, чья машина тоже застряла в потоке, пытался сам освободить путь. Он был в окружении членов штаба организации Тодта, одетых в ослепительные униформы фисташкового и зеленовато-желтого цветов. Эти карнавально одетые ребята смешно смотрелись среди всеобщего хаоса.

Мне удалось вырваться на моем маленьком вездеходе в поля и проехать несколько километров через пашни. Вдруг я увидел, как с боковой дороги возникла длинная черная машина. За рулем сидел энергичного вида очень бледный человек в кожаном шлеме.

Я узнал его. Это был Гиммлер. Я, обезумев, бросился следом. 

Киль-Копенгаген

Я не смог «приклеиться» к мощной машине Гиммлера, но я вычислил направление: он направлялся в Маленте.

Моя колымага произвела сенсацию, въехав во двор виллы рейхсфюрера СС как раз в тот момент, когда вся рота полиции садилась в машины.

Гиммлер давал распоряжения двум генералам СС. Я узнал в одном из них одного очень хорошего друга, знаменитого профессора Гебхардта — королевского врача при дворе короля Бельгии Леопольда III. Я подошел. Гиммлер одарил меня знаками искренней дружбы.

Его хладнокровие впечатляло. Все было потеряно, особенно для него. Но он был удивительно спокоен. Я спросил у него, что он намерен делать… Он сдержал свое слово. И эта немецкая земля держит в себе его тело, где-то вдоль дороги в сторону Лунебурга.

Он посоветовал мне немедленно выехать в Копенгаген, чтобы собрать там моих солдат. Немецкий губернатор Дании, доктор Бест, был рядом с ним. Он дал ему все распоряжения на этот счет.

Его маленькие живые глаза поблескивали в полусвете сумрака. Он, всегда такой сдержанный и сухой в своих чувствах, с силой сжал мне руки:

— Прощайте, дорогой друг!

Он бросил короткие распоряжения и сел за руль. И вдруг, в момент, когда трогался с места, он опустил стекло и отчеканил свои последние слова:

— Прощайте.

Его машина отъехала. Полтора десятка больших машин бросились за его автомобилем в северном направлении. Моя скромная машина попыталась следовать за этим мощным ревом моторов, но скоро выдохлась и осталась одна едва тащиться на картофельном спирте через кромешную тьму ночи.

* * *

Час спустя я нашел всю колонну. Она полностью загораживала дорогу, пробитую сотней воронок, и двигалась к югу. В четырех километрах перед нами над Килем проплывал огромный воздушный флот.