Любимые

Несмотря на жесткую экономию, кирия Коралис с энтузиазмом взялась за готовку для всей семьи. Когда мальчики приходили домой, она сажала их за уроки: они сидели за кухонным столом, пока не выполняли все задания. Бабушка смело пользовалась уловками (предлагала конфету, разрешала подольше поиграть на площади и даже обещала поездку на море).

Только Элефтерия горевала об утраченном, мечтая вернуть прежнюю жизнь. Необходимость следить за обветшалым домом придавала ей raisond’etre^[9], а теперь она не находила сил утром вылезти из постели. Кирия Коралис возмущалась, что невестка до полудня валяется в кровати.

Трудно сказать, сама ли бабушка решила встать во главе семьи и тем подорвала желание Элефтерии жить, или же апатия молодой женщины вынудила пожилую даму взять все обязанности на себя, – Темис не знала. Но в нынешней ситуации они оказались из-за обрушения дома, а братья и сестра твердили, что жизнь переменилась к лучшему.

Многие месяцы никто не замечал странного поведения Элефтерии, а кирия Коралис, казалось, не видела в нем ничего особенного. Порой, когда дети уходили в школу, она приносила невестке поднос с едой, но Элефтерия редко ела.

Стало очевидным, что она медленно и неуклонно старается заморить себя голодом. Однажды кирия Коралис вернулась домой и обнаружила большую двуспальную кровать пустой. Пожилая женщина обрадовалась, что невестка решила «взять себя в руки».

Она тихонько прошла по коридору, заглянула сквозь приоткрытую дверь в небольшую комнатку и заметила под стеганым покрывалом силуэт невестки. Бабушка осторожно зашла, достала из шкафа свою одежду и положила туда вещи Элефтерии. Все это заняло не так много времени. Той ночью кирия Коралис лежала на большой кровати, прижав к себе девочек, которые забросили ноги и руки на ее пышное тело как на пуховую перину.

Павлос Коралис навещал семью все реже. В очередной визит они с матерью обсудили, как поступить со старым домом на улице Антигонис. Как-то днем Темис сидела в углу и рисовала, когда в квартиру пришел юрист. К тому моменту ей исполнилось пять, но, казалось, взрослые считали ее глупой или глухой. Девочка не понимала многих слов, но уловила суть. Похоже, теперь решения принимали Павлос и ее йайа, а в отношении матери Темис услышала незнакомое слово. Позже она поделилась этим с Паносом, и этим словом взрослые обозначали болезнь, только длиннее. На самом деле это звучало как «шизофрения».

Элефтерия редко выходила из своей комнатушки. Павлос Коралис с матерью сошлись на том, что милосерднее всего будет подыскать для нее частное учреждение. Они видели в этом единственный выход для человека в столь глубокой депрессии. Судья выдал Павлосу Коралису доверенность, и тот продал землю, где стоял старый особняк. Выручка с продажи предназначалась на оплату клиники.

Детям сказали, что мать на некоторое время ложится в больницу. Все понимали, что она больна, иначе почему столько валяется в постели? Они поверили, что ее вылечат, что она поправится и вернется домой. Когда за Элефтерией приехали из лечебницы, только Темис и бабушка провожали ее, а небольшой чемодан обещал, что отсутствие будет недолгим.

Мать сдержанно обняла Темис, которая недоумевала, почему в такой холод мама уходит без пальто. С балкона бабушка и внучка наблюдали, как хрупкая фигура Элефтерии скрывается в машине и та уносится прочь.

Прочие дети, вернувшись из школы, огорчились, что не застали мать. За прошедшие месяцы они и так ее почти не видели, но расстроились от осознания того, что маленькая комнатка опустела. Маргарита проплакала всю ночь, не давая Темис уснуть, а за стенами всхлипывали братья.

Психиатрическая клиника неподалеку от Драмы, где теперь жила Элефтерия Коралис, представляла собой ветхое здание с высокими потолками и трещинами на стенах. Туда нужно было ехать на машине около шестисот километров, и Павлос Коралис навестил жену только раз, в самом начале.

– Павлос считает, что лечебница напоминает ей о другом месте… – сказала кирия Коралис подруге. – Он говорит, что не видел ее еще такой счастливой с того момента, когда они поженились и переехали в тот ужасный дом.

Дважды в год приходило письмо, в котором сообщалось о состоянии Элефтерии. Оно оставалось «стабильным», но до какой степени – было неизвестно. Взрослые не обсуждали диагноза, словно бы никого это не волновало, а дети смирились с тем, что матери необходимо поправиться. Даже если бы они находились не так далеко друг от друга, им не позволили бы видеться.

На тумбочке кирии Коралис стояла свадебная фотография Павлоса и Элефтерии – чуть ли не единственное напоминание об их супружеской жизни.

Глава 2