Любить не просто

Голос знакомый. Но кто там возится так долго. Что-то тяжелое втаскивает в хату.

— Мама, кто там?

— Иди помоги!.. Зажги каганец.

Батюшки! Кирилл волочит под руки какого-то человека. Таня с матерью бросаются на помощь.

— Кто это? Где ты его нашел?

— В лозах. Видно, давно там мучился.

Таня бросается к окнам. Плотнее закрывает их ряднами. Чтобы ни один лучик не пробился на улицу. Неизвестный человек — в темной гимнастерке с погонами.

— Погоны?

— Теперь наши тоже имеют погоны. Вместо петлиц. У него ранены обе ноги. Гляди, разворотило как…

Таня посветила каганцом. Восковое лицо. Выпяченные крутые скулы в ссадинах и царапинах. Смоляной чуб копной.

— Пилотку потерял… Хотя бы не здесь. А то найдут…

Таня разматывает черные мокрые бинты. Сколько же времени он там лежал? Кто он? Разведчик, который возвращался назад и был подстрелен при переправе? Наверное, она больно дернула прилипший бинт, потому что раненый глухо, сквозь зубы, застонал. Открыл глаза, внимательно посмотрел на Таню.

— Потерпи, потерпи, голубчик…

— Сестрица! Не бойся… Не болит, зудит только очень!.. — и снова закрыл глаза.

— Что у него, господи! — не выдержала Мотря.

— Мамочка… тут уже черви завелись… Я сейчас… сейчас промою. Где лизол? Подайте мне вой ту бутылочку, где вонючее такое…

Кирилл стоял у порога. О нем забыли. А он не хотел так просто уйти. Ждал, пока Таня промывала загнивающую рану, обрезала уже омертвевшую кожу. Мотря склонила над раненым мокрое лицо.

— Господи боже, твоя воля!.. Сколько же он, бедолажный, мучился в тех лозах? Туман, сырость какая… Где-нибудь молочка горячего надо достать. Такой ведь молоденький! Усы только пробиваются. А чернявый какой!

— Я пошел, — кашлянул Кирилл в кулак.

— Иди себе, — отозвалась Матвеевна. И больше ни слова.

И снова на него повеяло холодком людской отчужденности. Не прощают ему люди… Кто тому виной? Кто? Сам! Сам разминулся с ними. Со своим счастьем. И — с собой!..

Под осень канонада приблизилась и к Глубоким Криницам. Все чаще разрывались снаряды в селе. Дрожала земля под ногами, как от далекого, но мощного землетрясения, позванивали оконные стекла. В прозрачном холодном небе с шипением пролетали снаряды. Обшарпанное, притихшее село затаилось, припало к земле.

Иногда наступала тишина. Пугающая короткая тишина. В ней зарождались новые звуки. После затишья всегда происходили какие-то изменения. Вон там, из-под Ясеневой горы, отозвался новый миномет. Утром его еще не было. А на дворе полеводческой бригады заревели танки — наверное, прибыли новые «тигры». Возле копен на лугу вдруг застрочили пулеметы. Так близко! Так отчетливо!.. Должно быть, какая-то группа наших бойцов переправилась через Днепр и отвоевывает для себя место, чтобы закрепиться на правом берегу реки. Ох этот высокий правый берег! Сколько людей полегло на его кручах и обрывах!..

Таня, завернувшись в теплый материн платок, сидела у окна. Мамы не было. Пошла к кому-то за молоком для нового пациента. Того самого, которого притащил Кирилл. Но где теперь выпросишь молока? Нет у людей коров. Нет и коз. Последнее, что было, съела прибывшая солдатня. Не оттого ли и Рейна не видно. Нечего заготавливать.

Таня чувствовала: Рейн искренне тянется к ней. Видела, что он совсем запутался, ищет какой-то выход… Она хотела помочь ему в этом. Но тогда пришлось бы рисковать. А она должна сделать все, чтобы спасти как можно больше людей. Чтобы сберечь детей, раненых, обездоленных. Они должны выжить и снова бороться! Теперь от Рейна многое зависит. И она должна быть с ним более тонкой, более осторожной. Сухорук требует новых данных: где будет заканчиваться линия обороны по Днепру, сколько тут танковых частей…

По улице пронесся, брызгая грязью и подпрыгивая на выбоинах, крытый брезентом грузовик. Через несколько минут послышались сухие одиночные выстрелы возле управы. «Что там? Кто стреляет?» — Таня хотела выбежать, поглядеть. И увидела, что через огороды, сорвав с себя платок, бежит мать. Таня выскочила ей навстречу.

— Что там?

— Эсэсовцы! Всех подряд… Врываются в хаты и всех стреляют.

— А там же раненый…

— Надо спрятать. Немедленно спрятать, потому что сейчас они будут здесь. Всех порешат на месте, если увидят!

— Но куда спрятать?.. Разве что в погреб… Он далеко от хаты. Если будет гореть — не зацепит…

— Быстрее!..

Завернули раненого в рядно, спустили в погреб. И тут Мотря вспомнила, что в хате, на лежанке, осталась его одежда. Захлопнула крышку погреба, нагребла наверх бурьяна, побежала в хату. Таня осталась с раненым. Ждала: вот-вот вернется мать.

А тем временем во двор вбежали три эсэсовца. Мотря выскочила из дверей, повернула в сад, засовывая под жакетку одежду раненого. Она и не запомнила, как его зовут, того чернявого парня. Такое непривычное и трудное для произношения таджикское имя.

Ее окликнули. Не обернулась. Ускорила шаг. Почти бежала. Туда, к Ясеневой горе, к клубу, подальше от хаты, от погреба. Надеялась, что там, во рву, выбросит эту одежду.