Читаем Любить не просто полностью

— Не будем уточнять, кто в каком дне живет. Если уж на то пошло, лучше быть в позавчерашнем дне, уважаемая Соломея Афанасьевна, чем… Я хочу сказать, что посмертные монументы меня не прельщают.

Она хотела ответить еще, но только приоткрыла губы. Расширенные зрачки впились в строгое, сухо-официальное, учтивое лицо.

Одеревенелыми ногами шагнула к двери, бессознательно толкнула — она мягко отворилась. Еще помнила, как вышла в коридор. И сразу жаркая истома залила тело, из-под ног выскользнул пол…

Потом в сознание прорезались голоса.

— Да это Ольшанская! Зовите Мирославу! Помогите! — Над нею наклонилась какая-то женщина. Кому-то решительно приказала: — Коля, чего стоишь? Беги к директору!

— Я здесь, Ольга Петровна. Здесь… Что с нею?

— Наверно, сердце, Макар Алексеевич. Потеряла сознание…

— Отведите в мой кабинет.

Соломея раскрыла глаза, попыталась улыбнуться.

— Не нужно, прошу вас. Мне уже лучше. Это так что-то… Неожиданно меня куда-то понесло.

— Почему же вы ко мне не зашли, Соломея Афанасьевна? — удивлялся директор.

— Я у Бориса Николаевича… была. Вас не хотела понапрасну тревожить.

Ее посадили на стул. Была она совсем покорной и неподвижной. Только еще немного вздрагивало тело…

— За чем же вы приходили?

— За правдой, — прошептала она. — Но правда оказалась для меня слишком… жестокой.

— Оставьте. Вам нужно отдохнуть. — Ольга Петровна решила прекратить разговор, видела, что Ольшанская как бы прислушивается к чему-то в себе. — Может повториться приступ.

— Я пойду. Спасибо вам, — улыбнулась всем Соломея. — Я никогда не думала, что может быть так больно.

Все переглянулись.

Вот и узнала. Все же не напрасно пришла сюда. Как долго приходится иногда дожидаться победы. Тяжко порой бывает отделить истину от ее тени, честь — от честолюбия. Но победа непременно бывает и здесь! Ведь существуют Кучеренки, Озерные… Существует человеческая совесть. Она даже равнодушным иногда не дает покоя.


В памяти Михайлы частенько оживала дедовская хата, лес, шум ветра в вершинах деревьев. От того времени осталось у него особое уважение к людям, живущим среди природы и как-то по-своему видящим и любящим ее. И все-таки он чувствовал себя горожанином, и всякий раз, возвратись из села, от деда, он с волнением входил в огромный, со стеклянной крышей зал, где ровно, приглушенно работают станки-автоматы, стоит запах разогретого масла и на удивление легко закручивается в спираль синеватая металлическая стружка.

Может, и не так давно это началось, но Михайле казалось, что он всегда работал здесь под наблюдением мастера Путинца. И считал, что с наставником ему крупно повезло. Осип Иванович встретил их с матерью случайно, в трамвае. Сколько было Михайле тогда, вскоре после войны, — годика три-четыре. Осип Иванович, улыбаясь, вспоминал потом, как все было. Сразу после смены трамвай был битком набит. Рабочий люд молчал, и лишь один пассажир лепетал всю дорогу — то просил какую-то коробку, то вдруг стал читать стихи про кукушку, которые они сегодня в садике учили:

А я в лесок ходила,брала цветок к цветку,люли, люли…

— Помолчи, Михайло! — глуховатым голосом негромко просила мать. — Это девчоночий стишок, а ты парень!

Аргумент, видимо, показался убедительным. Михайлик остро чувствовал свое мужское достоинство. Он замолчал. Но ненадолго.

— Тогда я сам буду складывать стишок.

— Да помолчи ты!

— Вот эту машину хочу! — Мальчуган ткнул пальцем в стекло, на грузовики и «Победы». — И эту хочу…

Мать не знала, что ответить. Наконец нашлась.

— Ну так бери.

Пассажиры засмеялись. Они давно прислушивались: кто кого победит в этом диалоге-поединке?

Михалка, похоже, раздумывал, как воспользоваться маминым разрешением. Трамвай уже катился по мосту. Предвечернее солнце пробивалось сквозь густые тучи на горизонте.

— Солнце! — вдруг вырвалось у мальчика. Он прилип лицом к стеклу. Все невольно повернули головы к окнам. — Мама, я хочу солнце!..

Осип Иванович протискался поближе к неугомонному маленькому пассажиру.

— Куда ж это ты так далеко ездишь?

— В садик, — ответил малыш по-взрослому. — Меня возит мама.

— Там я работаю, на механическом. Мне так удобнее, — пояснила женщина и улыбнулась одними глазами. — Надо ближе к дому искать работу. Скоро возле нас новый завод будет — «Машстрой».

— Вам повезло. Вот мой телефон… Я переговорю. А какая специальность?

— Крановщица.

— Прекрасно. Считайте, вопрос решен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза