«Люблю отчизну я, но странною любовью!»

Набор идеологических штампов, которые использовал франкизм для подтверждения излюбленного лозунга «Испания совсем другая», подвергается безжалостному осмеянию в романе «Возмездие графа дона Хулиана». А для большей убедительности в текст без всяких кавычек щедро вставляются цитаты из книг не только поколения 1898 года, но и писателей Золотого века, и романтиков, и многих других, воспевавших величие Испании. Скрытое цитирование — едва ли не основной прием, на котором в значительной степени держится роман. Впрочем, «скрытостъ» эта весьма условна: в конце книги Гойтисоло называет имена тех, чьи произведения он использовал; к тому же для эрудированного испанского читателя — а именно к нему в первую очередь обращается автор — большинство цитат легко узнаваемы. На вне-текстовые элементы в романе ложится большая смысловая нагрузка: для Гойтисоло гораздо важнее соотношение романа «Возмездие графа дона Хулиана» с традицией, чем с современностью, — ведь книга задумана как развенчание национальных мифов, Тщательный отбор цитат, их многофункциональность позволяют автору заявить о своей позиции: кто его единомышленники в испанской классической литературе, а кто — оппоненты. Если речь идет о Сервантесе, Луисе де Леон, Гонгоре, цитирование звучит как диалог, отсылка к классике — как аргумент в свою пользу; но гораздо чаще цитата дает повод для полемики или пародирования. На страницах романа все время идет яростное, напряженное противоборство идей, столкновение мнений. По-разному достигается это автором. Знаменитая фраза Унамуно «У меня болит Испания» часто помещается в контекст, где приобретает нелепый, гротескный оттенок. В парафразе стихотворения Мануэля Мачадо, брата известного поэта Антонио Мачадо, Сид, скачущий в изгнание с двенадцатью верными воинами, превращается в графа Хулиана, который уничтожает на испанской земле все «исконно кастильское». Часто ирония рождается резким, неожиданным контрапунктом: «набожная Изабелла, кладезь всевозможных добродетелей», оставшись одна, фанатически самозабвенно танцует под аккомпанемент «Роллинг стоунз»; а на фоне идиллического пейзажа — «утренний благовест в простых и скромных селениях Кастилии, Кастилии набожной и воинственной, Кастилии благородной, скромной и доблестной… на недовольных спускают собак, и священник отпевает покойников».

Кастилия, объединившая в свое время испанские земли в единое государство, воспринималась поколением 1898 года как символ родины, национального величия, ее традиции — как квинтэссенция всего испанского, ее прошлое — как непрестанная чреда героических деяний. Вслед за известным английским историком XIX века Боклем они считали, что климат, географические и природные условия накладывают неизгладимый отпечаток на личность человека, его психику. Суровой кастильской природе, диктующей аскетический образ жизни, отводилось в системе ценностей поколения 1898 года особое место как источнику формирования национального характера, специфически испанского мировосприятия. Едко высмеивает герой Гойтисоло этот культ Кастилии, «блистательную плеяду первооткрывателей исконной исторической основы — скудного монотонного пейзажа».

Кажется, он не щадит ничего. Не раз мелькают на страницах романа упоминания о славных эпизодах испанской истории, но помещены они чаще всего в подчеркнуто иронический контекст. При этом Гойтисоло выбирает лишь те события, которыми принято иллюстрировать рассуждения о стойкости и несгибаемости духа, качествах, якобы неотделимых от испанцев.