Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Кроме того, мне было грустно, что из-за окончания наших взаимоотношений, у мамы так и не появится шанс рассказать мне правду обо всем том, в чем она была обвинена и из-за чего ее приговорили – о сексуальном насилии, изнасилованиях, пытках и убийствах. Конечно, я всерьез никогда и не верила, что это когда-нибудь произойдет, но пока мы с мамой были на связи, оставался хотя бы какой-то шанс на это. Потому что, хоть путь к этому выводу занял десять долгих лет, я больше не смогла бы, положа руку на сердце, сказать, что мама невиновна в убийствах. Слишком много лжи я слышала от нее, слишком много было нестыковок и противоречивых сведений, слишком много историй от Тары и Луиз, все это заставляло меня верить, что она может быть каким-либо образом все-таки причастна к преступлениям. Я никогда уже не узнаю всей правды и все еще хочу верить в то, что она невиновна, но я просто больше так не могу. Это раздражает меня, потому что если бы она нашла в себе силы честно поговорить об этом, хотя услышать подтверждение в этом само по себе ужасно, то это по крайней мере помогло бы мне и моей семье пережить это и двигаться дальше. А еще не менее важно, если не важнее всего, то, что это также помогло бы родным и близким погибших жертв.

Я часто думала об этих людях, а со временем все чаще, и понимала – если бы я могла сделать хоть что-то, чтобы облегчить их невыносимую боль, то я бы сделала это. Хотя я просто стала жить дальше со знанием о том, что мои мама и папа виновны в этом и я уже бессильна исправить эту ситуацию.

Полная уверенность в том, что писем от мамы больше не будет, пришла ко мне очень постепенно, и из-за этого казалось, что наши с ней отношения умирали медленно, завершились без какой-то поставленной точки, а в результате во мне не происходил процесс как такового горевания из-за утраты этих отношений. Я просто чувствовала что-то вроде онемения, невозможности двигаться дальше.

Однако вскоре после нашего последнего обмена письмами меня постигла тяжелая потеря, из-за которой я очень сильно горевала. Умер мой кот Бэгги.

Бэгги жил со мной шестнадцать лет, он появился у меня еще до того, как в 1994 году ужасные секреты дома на улице Кромвель-стрит начали раскрываться. Он был моим постоянным другом во время всех непрерывных сложностей и потрясений. Он жил со мной повсюду: в доме с Робом, на Кромвель-стрит, во временном доме с мамой, в домах и квартирах, которые я снимала с Тарой, Крисом, Ричардом, во время тех периодов, когда я оставалась сама по себе вместе с Эми.

Его смерть невероятно меня расстроила. Возможно, это звучит как нелепая фантазия, но у меня всегда было странное чувство, что это Хезер послала Бэгги заботиться обо мне. Прошло всего восемнадцать месяцев после ее исчезновения, когда я и Роб купили Бэгги, так что он всегда казался мне неким образом связанным с Хезер. Я очень дорожила этим котом. Он был больше чем просто моим домашним животным, благодаря ему я никогда не чувствовала себя совершенно одинокой – я ощущала, что все то время, что он жил со мной, я была под его защитой.

Однажды он очень сильно пострадал в результате несчастного случая, и когда папа увидел его, то сказал: «Боже, как ему херово, лучше усыпим его». Я разозлилась на папино бесчувственное поведение и сказала ему об этом. Я сама отнесла Бэгги в ветеринарную клинику и умоляла врачей сделать все, чтобы спасти ему жизнь. Его сбила машина, и вся его морда была разворочена, челюсть безжизненно висела, он лишился передних когтей. В клинике я сказала, что я заплачу любые деньги, чтобы спасти его, и каким-то чудом врачам это удалось.

Странно, что я выросла в доме, где произошло так много смертей, однако никогда до этого не видела ничью смерть и даже мертвое тело. Бэгги был первым из живущих, кто умер у меня на глазах. Боль от утраты была мучительной. После того как он умер, я кремировала его, отнесла прах на то церковное кладбище, где была похоронена Хезер, и рассыпала прах по ее могиле. Теперь каждый раз, когда я прихожу туда, я знаю, что там они оба, и вспоминаю их.

В то время я была за Питом как за каменной стеной, как и за моей подругой Паулой. А когда двери моих отношений с мамой медленно закрылись, я почувствовала, что снова нахожусь в начале новой главы в своей жизни. Я очень боялась и не понимала, что теперь меня ждет, хотя даже после смерти Бэгги я не переставала находить силы в ощущении чьего-то благотворного присутствия рядом с собой и верила – этот кто-то наблюдает за мной, заботится обо мне и станет свидетелем того, что однажды я преодолею и это.

Когда Эми пошла в среднюю школу, я уже не могла отмахиваться от очень серьезного вопроса: что я расскажу ей о своем прошлом, о маме с папой?