Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Однако в конце концов из-за того, что я хотела двигаться вперед в своей жизни, а также ради будущего моих отношений с Питом и детьми, я решила шагнуть в эту неизвестность и связалась со службой помощи жертвам преступности. Это потребовало от меня огромного мужества. Во время первого звонка я ужасно нервничала, а когда раскрыла свою личность и объяснила суть проблем, из-за которых обращаюсь за помощью, то, как и представляла, почувствовала себя крайне уязвимой. К счастью, там нашелся человек, который не боялся выйти со мной на разговор и был готов помочь мне найти выход из проблем прошлого.

Это было нелегко. Говорить о таких интимных и невероятно болезненных воспоминаниях – тяжелейшее испытание. Я уже привыкла ставить чужие интересы и чувства выше, чем мои собственные – будь то мой партнер, мои дети, мои братья и сестры, моя мама. Чаще всего я старалась скрыть свои чувства. Если у близких когда-либо возникала какая-то проблема, я сразу же принимала ее близко к сердцу и старалась решить ее. Я чувствовала, что была не просто старшей сестрой для своих младших, но и в чем-то матерью для них, ведь они не знали, что такое нормальная мать рядом. Попытки принять, что не всегда на мои плечи должна ложиться ответственность за решение чужих проблем, шли вразрез со всеми моими привычками.

Мне потребовалось много времени, чтобы понять: причина этих проблем лежит в моих отношениях с мамой. Она манипулировала мной с раннего детства, заставляла быть эмоционально зависимой от нее, несмотря на всю жестокость и насилие по отношению к нам, а когда я выросла, она внушила мне чувство, что ей нужна постоянная эмоциональная поддержка от меня, ведь папа был таким ужасным мужем. Я просто не могла избавиться от чувства долга перед ней.

Наши с ней отношения были максимально близкими в тот период, когда я жила с ней во временных домах после папиного ареста за убийства. Днями и неделями мы жили с ней наедине, и мне приходилось ночью и днем слушать, как она оправдывает себя и обвиняет папу. Полиция тайно записала ее слова:

– Конечно, я злюсь на него, Мэй, а как ты думала? Понимаешь, если бы сейчас я оказалась рядом с этим мудилой, я бы вцепилась ему прямо в его сраное горло, и никому не удалось бы оторвать от него мои руки. Мэй, эта сволочь забрала жизнь твоей сестры и моей дочери. Это то, что ни хера нельзя прощать. Я никогда этого не прощу. И ты не простишь. И не забудешь.

Это было безжалостно. Я не хотела оставаться с ней так надолго, но у меня не было выхода, я не могла сбежать. Как позже предположила Тара, это была попытка промыть мне мозги, и во многом эта попытка увенчалась успехом. Я как будто попала к ней в заложники. Мне было страшно, тревожно, а мира вокруг как будто не существовало. Хотя в эти условия нас поставили сотрудники полиции, но выглядело так, будто это не они заключили нас в эту тюрьму, а мама.

Позже я прочитала про стокгольмский синдром – когда человек становится эмоционально зависимым от того, кто держит его в заложниках. И теперь я вижу, что всегда была эмоциональной заложницей мамы.

Общение со службой помощи жертвам преступности помогло мне увидеть это и заодно прочувствовать некоторые последствия того опыта. У меня не было нормального детства. Оно было таким ненормальным, что это вообще сложно назвать детством. Мне пришлось смириться с тем, что как бы я ни прокручивала в своей голове все произошедшее и как бы ни хотела, чтобы все сложилось по-другому, это уже ничего не изменит. И что абсолютно нормально скорбеть по детству, которого у меня не было, а также по тому человеку, которым я никогда уже не стану.

Еще я училась лучше понимать, как прошлое повлияло на мои отношения с другими людьми. Я сталкивалась со своим страхом отвержения. Я говорила об этом со своими родными, и они тоже явно это ощущали во мне. Когда я смотрю фильм с любимым и протягиваю руку, чтобы коснуться его руки, то он может ее отдернуть, а я воспринимаю это как личный выпад в свою сторону, даже не задумываюсь о том, что он может быть сейчас просто не в настроении для прикосновений, ведь он весь поглощен фильмом или же по другой не настолько значимой причине, как я представила. При этом я углубляюсь в самокопание. Может, он меня больше не любит и ему уже все равно, что я чувствую? Поэтому я отстраняюсь и ухожу в себя, а когда любимый спрашивает меня, в чем дело, то я высказываю ему то, что у меня на уме, а он думает, что я раздуваю из мухи слона, ему сложно переубедить меня, что все не так, как я себе придумала.

Я поняла, что слишком много времени потратила на размышления и излишнюю рационализацию происходящего. Я анализировала любые реакции людей в свою сторону даже по таким мелочам, как приветствие на улице или оплата покупок в магазине. Я задумывалась, почему же человек относится ко мне именно так, хотя на самом деле человек может вообще не думать обо мне в тот момент. При этом у меня где-то глубоко в голове возникает идея, почему ко мне так относятся: а что, если это из-за того, что я Мэй Уэст?