Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Не только он носил одежду, которая до этого принадлежала умершему человеку. На суде выяснилось, что обеспокоенные родители Линды Гоф, одной из жертв, пришли к маме и папе спросить, не видели ли они ее, потому что она пропала, а они слышали, будто бы она недолго жила у нас. Мама открыла дверь и сказала им, что не знает никого по имени Линда Гоф. Но когда родители уже уходили, то заметили, что на маме кофта, точь-в-точь как одна из тех, которые носила Линда. Мать Линды сказала об этом и спросила маму, точно ли она уверена, что Линда никогда не была здесь. «Совершенно точно», – ответила ей мама. Взволнованные родители больше не возражали ей и отправились дальше, озадаченные, но ничего не подозревающие.

На одном из верхних этажей дома на Кромвель-стрит был шкаф, который Стив, Хезер и я обнаружили, когда мне было около восьми лет. Он был забит женской одеждой и обувью. Мы любили наряжаться в нее и так играть. Это было весело, а мама – если была в хорошем настроении, – похоже, была не против. Обычно она не давала нам носить девчачью одежду, а в этом шкафу была юбка, которую я полюбила. Она была мне великовата, поэтому я подворачивала ее и носила, когда мы не играли. В ней я чувствовала себя элегантной и наконец-то могла помодничать. Лишь намного позже я осознала, что в этом шкафу лежали вещи девушек, которых мама и папа убили в этом доме, а одежду решили сохранить.

«Чего добру пропадать!»

Когда я сейчас думаю об этом, то вся начинаю чесаться. Я не могу даже представить, о чем мама думала, когда видела, что мы ходим в той самой одежде.

Я не особо верю в привидения, но порой, когда я и Хезер были в ванной – это была пристройка, которую соорудил папа, – мы чувствовали там еще чье-то присутствие. В воздухе ощущалась странная прохлада, причину которой мы не могли понять. Чаще всего это объяснялось тем, что папа построил это помещение не совсем правильно, и там было прохладно и сыро, но временами у нас появлялось ощущение, что с нами и правда есть кто-то еще. И гораздо позже я узнала, что одна из жертв была похоронена под этой ванной.

Это случилось примерно в то же время, когда впервые кто-то из детей устроил побег из дома. В три часа утра, все тщательно спланировав, Энн-Мари проснулась, взяла небольшую сумку с вещами, прокралась по лестнице, вышла на улицу через парадную дверь и убежала. Ей было шестнадцать, и она не до конца представляла себе, что будет делать дальше. Ей оставалось лишь положиться на удачу на улицах Глостера или найти друга, который ее приютит. Позже в тот день мама с папой пришли в ее комнату, сорвали плакаты с Элвисом, собрали все ее вещи и одежду и выбросили их.

– Энн-Мари пропала, – сказал папа.

– Куда?

– Да хер ее знает, Мэй! – сказала мама. – И больше нас об этом не спрашивай!

Она была старшей из живых на тот момент папиных детей, мама знала ее, когда та была еще маленькой девочкой, и все же никто из них, казалось, ни секунды не переживает, куда она пошла. Даже хорошо зная своих родителей, я не могла понять, как они могут быть такими бесчувственными.

Казалось, будто что-то закончилось, хотя я понятия не имела, что именно. И совершенно не знала, что первые восемь лет моей жизни – с момента переезда на Кромвель-стрит в 1972 году до ухода Энн-Мари оттуда – порядка восьми девушек подверглись здесь сексуальному нападению, погибли в муках и были похоронены под полом или в саду.

Я знаю, что Энн-Мари до сих пор верит в то, что если бы вовремя не сбежала, то ее ждала точно такая же судьба, как и этих жертв.

Глава 6

Семья

Сегодня в ее письме говорилось больше про папу. Она называет его «Уэст» – зачем? Кого она хочет обмануть? Она объясняет это тем, что он превратил ее в проститутку, и полицейские не обращали внимания на ее просьбы о помощи. Я не знаю, верить ли ей, когда она говорит, что постоянно пыталась сообщить людям о насилии, которое там творилось. Она говорит, что часами оставляла детей без присмотра, пока занималась сексом за деньги, и из-за этого в полиции считали ее извращенкой, которая недостойна воспитывать детей. Что волнует меня, так это то, что мы, ее дети, видели в ней только мать. Она просто была нашей мамой…