Любовь

– Да о чем вы говорите! Она же в любой день может выставить меня на улицу, если захочет.

– Верно, – ответила Гвендолин. – Но она же этого не делала двадцать лет. Чем вы это объясняете?

– Рабством – вот чем я это объясняю.

– Перестаньте, Кристин! – нахмурилась Гвендолин. – Вы не живете в приюте для престарелых или на пособие.

– Пособие? Пособие! – сначала прошептала, а потом прокричала Кристин. – Послушайте… Если она сдохнет, кто получит этот дом?

– Тот, кого она укажет в завещании.

– Типа брат, или племянник, или кузен, или местная больница, так?

– Кто угодно.

– То есть не обязательно я, так?

– Только если она того пожелает.

– Значит, нет смысла ее убивать?

– Кристин, да вы шутница!

– А теперь послушайте меня! Она только что кое-кого наняла. Девушку. Совсем молоденькую. Я ей больше не нужна!

– Так, – задумалась Гвендолин. – Как вам кажется, она согласится заключить с вами договор об аренде? Документ, который будет гарантировать вам пожизненное проживание в доме и определенное материальное обеспечение в обмен на… оказание ей услуг?

Кристин откинула голову назад и стала изучать потолок, словно искала там какие-то новые слова, чтобы адвокатша наконец ее поняла. Ведь то, что она намеревалась ей сказать, было не так-то и сложно сформулировать. В конце концов, мисс Ист сама выросла в Ап-Бич, она была внучкой той работницы с консервного завода, у которой на работе случился инсульт. Она заговорила, медленно постукивая пальцем по письменному столу, чтобы выделить каждое слово:

– Я – последняя и единственная кровная родственница Уильяма Коузи. Я бесплатно вела хозяйство, я обслуживала его вдову в течение двадцати лет. Готовила ей пищу, убирала дом, стирала ее исподнее и постельное белье, ходила за покупками…

– Я это знаю.

– Ничего вы не знаете! Ничего! Она меня выживает!

– Погодите…

– Выживает! Так было всю жизнь, как вы не поймете? Она хочет меня выжить, избавиться от меня! Я всегда на последнем месте. Вечно мне говорят: уходи, убирайся!

– Кристин, прошу вас…

– Это мой родной дом! В этом доме справляли мое шестнадцатилетие! И когда я уехала в школу, туда приходили все мои письма. Это мое по праву, и никто не смеет размахивать у меня перед носом замызганным меню и выставлять меня вон!

– Но вы многие годы не появлялись на этой жилплощади…

– Да пошла ты! Если ты не понимаешь разницы между жилплощадью и родным домом, тебе надо плюнуть в рожу, ты – дура, бестолочь, шваль с консервного завода! Ты уволена!

Жила-была маленькая девочка с белыми бантиками на четырех косичках. У нее была своя собственная спальня под чердаком большого отеля. На обоях спальни цвели незабудки. Иногда она позволяла новой подружке переночевать в этой спальне, и они до икоты хохотали, укрывшись одеялом.

А потом однажды пришла мама и объявила, что ей придется оставить свою спальню с незабудками и спать в крохотной комнатушке на другом этаже. А когда она спросила маму почему, та ответила, что для ее пользы. В жизни есть вещи, которые ей не стоит ни видеть, ни слышать, ни знать.

И маленькая девочка сбежала. Много часов она шагала по дороге, вдыхая запах апельсинов, пока мужчина в шляпе с большими полями и блестящим значком не нашел ее и не отвез обратно домой. Дома она потребовала вернуть ее в спальню с незабудками. Мама согласилась, но ночью запирала спальню на замок, чтобы девочка не могла выйти. А потом, очень скоро, ее отправили далеко-далеко, подальше от вещей, которые ей не надо было видеть, слышать и знать.