Любовь

Ричард начал жить недавно: меньше года назад. Эта осень была первой в его жизни, оттого он ощущал её невероятно прекрасной. Как и всё, что ему доводилось открывать для себя впервые, пёс познавал её в полном бесстрашии и со всей страстью. Так, например, Ричард был счастлив обнаружить на земле листья, которые – он верил – были живые, и бросался в собранные из них кучи, чтобы надеть их на себя, и стать одним из тех деревьев, какие в пору тепла так величавы в лиственном облачении, от которых падает такая прохладная тень. Ему нравилось гулять в осенние дожди, потому что, хоть он уже знал красоту и мощь ливней весны и свежесть летних дождиков, эти были холоднее и мягче. Вымокнув под таким дождём, всегда приятно вернуться в дом и, свернувшись калачиком, греться на лежаке у батареи. Псу нравилось то, что осенью темнеет раньше; когда хозяина ещё нет дома, никто не зажигает свет, и можно подолгу наслаждаться рисунками из теней и огней, вплывающих в окно и расползающихся по стенам комнаты. На улице осенью особенно уютно: все эти тёплые люди в пальто и шарфах, в шапках и шляпах, автомобили, крадучись рассекающие лужи, коты в окнах прогретых квартир – ленивые и любопытные. И главное- это время в кафе напротив мясной лавки. Хозяину приносят большую кружку какао, кручёную булку с орехами в сливочной помадке, и он всегда отламывает от булки кусок, чтобы угостить им Ричарда, но прежде макает этот кусок в какао и ждёт, пока тот пропитается. Пёс съедает булку и ложится у ног хозяина наблюдать, как в витрине мясной лавки делят, взвешивают, оборачивают бумагой и продают куски аппетитного мяса. Бывает, хозяин покупает такой же кусок, и потом что-то от него обязательно перепадает Ричарду.

Теперь ко всем полюбившимся псу осенним качествам прибавился и ветер. Рождённый в феврале Ричард успел застать его в буйстве. Ещё ничего не смыслящим слепым щенком, прижимаясь к телу матери, он слушал его вой за окном и безотчётно боялся. Позже, по весне и летом, пёс совсем не замечал ветер: тот был слишком тихим, или витал в других краях. Но теперь, осенью, ветер сам нашёл Ричарда и показал себя. Впредь он будет неотъемлемой и одной из самых значительных черт осени, которые каждый год, в пору её наступления, и каждый раз, когда пёс вспомнит о ней, будут рождать в его сердце восхитительную картину чувств. С ними его любовь к жизни станет бессмертна. С ними станет бессмертна сама его жизнь.

Ричард поднял морду и принюхался: мокрые усы и нос едва заметно двигались, улавливая незнакомые запахи. Присутствующие в пространстве озера, ещё не замеченные глазом, но уже осязаемые нюхом предметы, рисовали в сознании Ричарда диковинные образы. Они, как явь, вставали перед псом в понятном лишь ему одному облике – туманными цветными пятнами, с частично очерченными деталями силуэтов,– и он принимал их такими, какими осязал. Вот, в мыслях Ричарда, невидимые глазу, но воспринимаемые нюхом, возникли очертания нового образа. В первое мгновение это была только клякса, которая переливалась всем спектром тонов от жёлтого, до красного, и вдруг, сделавшись оранжевой, обрела круглую форму и стала схожа с фруктовым плодом. В мгновение следующее она будто лопнула, обнажив шафранного цвета мякоть, и тогда же на языке пса проявилась терпкая сладость. Так, благодаря чудесным свойствам животного обоняния, Ричард почувствовал ягоды, с жадностью поедаемые дроздом на одинокой рябине по ту сторону озера. Затем образ рябины растворился, и возник другой, порождённый новым запахом. О, какой это был запах! Для пса он явился эссенцией из всех представлений о притягательности, манящий к себе, как необыкновенная красота и одновременно, как лакомство, которого тот никогда не пробовал, но желал подсознательно, на уровне глубокого животного инстинкта. Образ этого запаха, создаваемый сознанием Ричарда, тихо пульсировал в дымке смешанных ароматов окружающего пространства, как тёплое мерное дыхание, как нечто невесомое, подобное всполоху птичьих перьев. Будь Ричард человеком, нашёл бы для него слова нежности и пожелал сомкнуть в объятьях, в которых льнут, прижимая к самой душе. Но по-собачьи, ему хотелось выть от тоскливого желания обладать этой материей сейчас же, немедленно.