АРТЮР
(медленно, постепенно распаляясь). Я вот на днях подумал, попытался вспомнить, что за год-то произошло… И знаете, что понял? Все ведь ругаются: такой год, сякой год, столько плохого успело случиться, хуже не бывает. Послушаешь — прямо конец света. А я вдруг понял, что не конец света, совсем не конец света — в том-то и трагедия! В том-то трагедия, что не плохой был год, а мелкий, словно… Ну словно пыль. Дядя Рудик на днях папе сказал, я случайно услышал: не год это, а глыба, и придавило, говорит, меня этим годом, словно глыбой…
Вася отворачивается от оленей, смотрит на мужика. Тот просыпается и снова начинает рубить елку.
АРТЮР
(с неожиданным воодушевлением). А совсем ведь не как глыба! Даже наоборот! Как будто глыба эта стояла и стояла, многие годы стояла, и ее все эти годы сверху ветер обдувал, а снизу море подтачивало. Ну словно весь мир был против этой глыбы, вся природа. А глыба держалась, хотя все хрупче и хрупче становилась. И все думали, что придет день — и обвалится. И придавит. Всю землю придавит, море течь перестанет, штиль установится вечный. А она… (Чихает.) Она просто рассыпалась! Пылью стала. И никто даже не заметил! А ветер как дул, так и дует, только разносит он теперь эти пылинки крошечные, глыбу эту… И весь этот год — он словно за завесой этой пыльной. Оборачиваешься назад, а там сплошная пелена. Пыльная и старая.
Вася начинает подрагивать, словно у него нервный тик. Никто не обращает на него внимания, все внимательно слушают Артюра.
АРТЮР
. Ничего нового! Без ужасов, без криков. Но это ведь хуже всего! Столько лет все тянули резину, и единственное, что поддерживало, — это понимание: лопнет! Рано или поздно, может через десять лет, а если повезет, то и раньше, лопнет, громко, с помпой — и, может, даже унесет с собой тех, кто тянул ее, так ведь тем более: какое событие без жертвы! А оказалось — не лопнула. Просто рассыпалась, облепила ветер и стала самим воздухом. И мы дышим резиной. А хочется дышать свежим воздухом! Просто в этом году все как будто поняли, что ничего нового уже не будет; больше того, что само это ожидание, многолетнее напрасное ожидание, нежелание действовать, ежегодная надежда на новый год — она в итоге привела к тому, что вся наша жизнь — это сплошные мечты. Мы ничего не делаем! Мы только ждем! И дышим старым воздухом! Пылью дышим! Вместо того, чтобы убежать, сорваться с места, лопнуть самим наконец эту резину!
Вася срывает с себя упряжку и бьет Артюра копытом. Тот падает, отшатывается к Давиду. Сам Давид испуганно вжимается в сани. Петя пытается освободиться, чтобы помочь Артюру, но запутывается в упряжке.
ВАСЯ
(исступленно). Пыль, говоришь? Резина? Ты, блин, зачморыш херов, ты знаешь, что такое тянуть? Ты хоть раз водил сани? Грузы возил? Я всю жизнь к херам угробил на это, а ты еще ноешь? Я каждый, блин, год сюда прихожу, думаешь, чтобы сопли эти слушать? Я уже отмудохал свое! Год мне дали, ты, сука! Я ночью выхожу, ночью прихожу, каждый херов день, я, сука, ни разу в жизни бабу не имел, я кроме работы не видел ничего, а ты еще жалуешься? Да я тебя убью к херам! Не нравится, блин? Да? Убью!
Вася наступает на Артюра и уже готовится ударить его, как вдруг подбегает Рудольф и валит Васю на землю. Он исступленно бьет Васю рогами. Его нос горит рубиновым цветом. В стороне в ужасе глядит на Рудольфа косуля Даша. Артюр приподнимается с земли и встает на одно копыто. Рудольф продолжает отчаянно бить Васю, пока вся сцена не заливается кровью, и куски оленьего мяса не падают под ноги зрителям в партере. Вдруг слышится треск дерева — елка валится и с грохотом падает на мужика. Рудольф замирает, оборачивается на елку, вслед за ним оборачиваются остальные олени. Начинает идти снег. Молчание.
КОСУЛЯ ДАША
(тихо). Поехали, может, мальчики?.. А?
КОНЕЦ
P. S