Любовь бандита или Роман с цыганом

Естественно семья Матвея Ковалёва не имела ни денег, ни влияния в жизни. Любовь Юрьевна Ковалёва опознала тело в городском морге, подписала документы, пришла домой и, наконец-то, с облегчением открыла бутылку водки.

И вот теперь, сидя в кабинете директора, мать Ани Ковалёвой грозилась всем, прикрывая по очереди, то здоровенный фингал под глазом, то вещательный аппарат с прогнившими, коричневыми через один, зубами, несвежим дыханием и бодрым алкогольным перегаром.

Директор школы и классный руководитель Анечки уже не смотрели друг на друга, они обе сочувствовали трём детям опустившейся и сломленной жизнью, матери-алкоголички.

С блеском закончив школу, Аня собрала чемодан и первым поездом уехала в Москву.

Слезы младших не тронули сердце, закалённой в жизненных боях, девочки. Она знала, что Москва – её шанс и её спасение. Предупредив бабушек и дедушек, что теперь внук и внучка находятся на их совместном попечении, Аня взяла мамин, когда-то новый, чемоданчик, с которым молодая и полная надежд, Любочка летела навстречу новой жизни с уже покойным мужем, выкинула все старьё и хлам, аккуратно уложила новенькую блузку и юбочку в горох (бабушкин подарок), тёплый, застиранный свитерок, перевязанный из распущеного маминого кафтана, трусы, колготки, две футболки, зубную щетку и несколько подаренных дедом книг, расческу и полотенце. В своей дермантиновой маленькой сумочке, подарок других бабушки и дедушки, лежали паспорт, аттестат об окончании и деньги на билет Новосибирск-Москва.

На перроне она стояла одна. Запойная мать даже не поняла, что происходит, когда Аня собирала чемодан и обнимала брата и сестру. Она перевернулась на другой бок и захрапела. Бабушки и дедушки не поддержали внучку, но обещали по очереди проведывать Люду и Колю. Семьи до сих пор враждовали друг с другом и каждый думал, что виноват другой. Семья Тихоновых обвиняла покойного Матвея в том, что именно он сгубил красоту и ум их дочери, обрёк на нищету и назло всем, умер. А семья Ковалёвых обвиняла Любу в пьянстве, отсутствии морали и материнского инстинкта. Пока «холодная война» шла годами, внуки росли без бабушек и дедушек, потому что каждый из них думал, что помогать должен другой.

Вот так нехотя, каждая из семей восприняла тот факт, что Аня уезжает и заботится теперь придется. А как – девочку уже не интересовало.

Она ехала в новую жизнь и в новое будущее.

В сумочке, с потертыми ручками и торчащими нитками, помимо паспорта и ещё нескольких документов, лежала её заначка, её отложенные, надаренные деньги, половина из которых ушла на билет.

Но Аня не отчаивалась, выйдя на перроне в Москве с чемоданчиком и сумкой через плечо, она вдохнула воздух вокзала, горячий, терпкий, сбивающий с ног, резкий и густой. Шум гудящей толпы, чемоданы, баулы, тюки, тележки, пакеты, коробки, пассажиры, бегущие к подножке, объявления следующего поезда на непонятно произнесенную платформу на непонятном языке, как-будто диктор подавился вареником.

Вообще непонятно, зачем давать такие объявления, которые невозможно расшифровать. И каждый на перроне, в зале ожидания, в привокзальном кафе или в туалете прислушивается изо всех сил, или говорит собеседнику или провожающему, – Тихо, тихо! Что объявили? Я ничего не понял! Пойду на табло гляну!

И так делают все, а тем временем, диктор в своей кабине жуёт пельмень или галушку, чтобы следующий поезд объявить ещё зажеванней и гаже.

Аня оглядывалась, несмело читала указатели и мешала бегущим.

На плечо легла тяжелая рука.

– Потерялась, красавица? Чё не москвичка, наверное? Жениха ждёшь?

Высокий, губы кривятся в неискренней, натянутой улыбке, как-будто человеку больно, но он терпит, в красном спортивном костюме и в чёрной кепке-аэродроме ни к селу, ни к городу, во рту сверкал золотой зуб, а на руке – золотой браслет.

Аня попятилась назад. Надела сумочку через голову, как почтальон, и крепче взялась за ручку чемодана.

– Да, не москвичка, чё не видно? Меня сейчас дядя с тётей встретят, они москвичи. Дядя в милиции работает, мамин брат, видно бандитов ловит, вот и опаздывает.

Аня осмелела и гордо прошла мимо, сама не зная, в какую сторону метро.

– А ты знаешь, что в милиции самые страшные бандиты-то сидят, красавица? – парень крикнул вслед и громко плюнул, – Ну-ну, вали отсюда, немосквичка.

Аня очень надеялась, что плевок не на её спине, но оборачиваться не хотелось. Чудом выйдя на улицу, она увидела значок Метрополитена.

Остановившись у карты метро, девушка расплакалась. Её землячка говорила ей станцию метро, но она забыла. Дрожащими руками Аня достала листочек со станцией метро и адресом. Она только помнила, что-то связанное с птицами, то ли с географией. Вокруг бушевало человеческое море, её толкали в спину, кричали «женщина, чего встали», чуть не оторвали ручку от чемодана, а она дрожащими руками разворачивала листочек в клетку.

– Воробьёвы горы! – Аня не удержалась и прокричала вслух, – Да, Воробьёвы горы!