Любовь. Бл***тво. Любовь

Травматолог ушёл. «Ксаночка, запри, пожалуйста, дверь, и помоги мне раздеться. Не лежать же мне в портках». Оксана стянула с него свитер. «А рубашку оставь. Главное освободиться от штанов. Смотри-ка и утку принесли». Оксана занялась брюками и не без труда стянула. Когда накладывали гипс, штанину завернули вместо того, чтобы снять. Видно постеснялись, да и ему было неловко сказать. «Может, и трусы с тебя стянуть?» «Если дверь заперла, то и это не лишнее. Думаешь, если перелом, так я уже и не соответствую кондициям?» «Совсем не думаю. Ты ж супермен. Даже если больно — будешь делать вид, что всё о, кей. Вот посмотрим, как действительно слово сочетается с делом». Оксана, смеясь, стала стаскивать и трусы. Очень быстро она убедилась, что слово с делом у него пока не расходилось. Диван узкий. Позу не подобрать. Она встала около дивана на колени и приникла лицом к центру его тяжести и мужества.

Скоро сказка сказывается, скоро и дело делается.

* * *

Как счастливо они жили! Как прекрасны постоянные ожидания. То он ждал ее приезда. То он ждал её звонка. Он ехал на работу и смотрел: вдруг увидит ее машину, вдруг она решит перед своей работой заехать к нему. А потом на работе — уже два часа, как она у себя в больнице: сейчас позвонит, сейчас позвонит — и звонила. И лишь услышит её голос, как некий обруч сваливался то с груди, то с головы. Точно он не локализовал, но что-то его отпускало. И он легко и свободно бежал по своим больным, в операционную. Какое счастье, что мир придумал мобильные телефоны. Только во время операции обрывалась их связь. Но после операции он тотчас возобновлял связь, так сказать, внешнюю. Ибо внутренняя связь не обрывалась ни во сне, ни во время операций. Да, во время операции он был сосредоточен на деле — на органах, что в это время занимали его голову и руки, на вытекающую кровь, требующую немедленной остановки. Работали все рефлексы, устоявшиеся за полстолетия стояния у этого стола. Но стоило отвернуться, стоило замереть, как отступали привычные автоматические рефлексы и душой, мозгом вновь властно завладевала Илана. Странно, операции, больные — а она не мешала. Он с ней мысленно говорил, воображая, что советуется с терапевтом. На самом деле эта любовь обостряла и его профессиональное мышление. Интересно, а было бы так же, если бы Илана оказалась, скажем, электронщиком, программистом, или… билетером в консерватории? Что обостряло, улучшало… и было ли это так на самом деле? Он так считал, ему было комфортно так и исполать ему.

А потом он приходил домой и опять ждал, ждал. Ждал сначала звонка. Потом ждал приезда. Либо стоял на балконе, либо стоял у окна. И ждал, ждал. О! Холодок, холодок метнулся на своё законное место — это машина выехала из-за угла. Вот она выходит из машины. На ходу, пультом, запирает двери и бежит к подъезду. Бежит, бежит! Осторожно, дорогая! Не беги! А при этом и одновременно: быстрей, быстрей — я же так давно жду тебя… может, всю жизнь…

И так почти каждый день. Какое счастье! Ефим Борисович просыпался рано и всегда вставал легко. Быстро под душ. Сначала горячий, потом холодный. И всё. И он в хорошем виде. И никакой зарядки. Он уже заряжен. Сколь прекрасна смена температур. Климата. Условий существования. Смена… Нет, нет! Больше он ничего не хотел менять. Сейчас он страшился перемен, холил и лелеял павшую на него стабильность.