Фира ещё больше смотрела на него снизу вверх. Ещё больше, а может, и иначе, светились её глаза. Если глаза светятся? До просто, по-другому она смотрела, и они по-другому для него гляделись. Что-то изменилось. Появилось почтение с её стороны. Исчезла и дрожь, когда его голое тело входило в соприкосновение с её наготой. Почтение, благодарность сменили отчаянность и самозабвенность. Стало всё будничнее, скучнее, серее, меньше, пока не исчезло вовсе. Перекрасилось.
* * *
Хаос воспоминаний, словно бури пролетал через всё его ураганное отношение к Любимой. И ничто не могло запятнать сегодняшнее.
А вот и ещё было. Да сильно раньше.
* * *
У него тогда ещё не было машины. Он стоял около ворот больницы и ловил такси. Благо такси в ту пору было вполне доступно его доходу, особенно в первые дни после зарплаты. Вышла молодой доктор, психиатр, которая приходила к нему в отделение как консультант. Почти каждый день из множества алкоголиков, почти постоянно поступающих к ним по скорой помощи, кто-то из них впадал в белую горячку. То ли общество беспредельно перешло все границы разумного употребления водки, то ли водка качества выше фантастического разумения в производстве этого самого популярного в стране напитка, то ли и то и другое. Так ли иначе, но белая горячка скоро станет более частой болезнью, чем насморк или аппендицит. Пришлось взять в больницу постоянного психиатра. Это и была сия молодая дама, остановившаяся рядом. Ефим Борисович первый раз её увидел в нормальной одежде, без халата, причесанной, с хорошо сделанным лицом. Конечно, всё то же, кроме халата, было и в отделении, но он был на работе. Другие рефлексы владели им в отделении. Там он не видел или не обращал внимания, сколь она стройна, привлекательна, да и глаза свои, посверкивающие призывным огоньком, она, видимо, прятала за маской сурового доктора по делам душевных неурядиц. Или эти призывы рождались не в её глазах, а в его душе, жаждущей радости и веселья.