Любовь. Бл***тво. Любовь

Он поцеловал её в грудь. Она ответила тем же. «Фима…» И замолчала. «Ну? Что Фима?» «Меня вызывали в райком…» «Тебя? В райком? Какое ты имеешь отношение к райкому? Да и вообще к этой партии». «Вот это они и выспрашивали». «Что это?» «Об отношении твоём к партии. Когда ты говоришь „этой партии“. Ты же болтаешь и не только мне говоришь подобное… в подобном тоне о партии». «Ну, а что особенного?» «Ты старше меня. Ты жил и тогда, когда всё было страшно. Чего ж ты спрашиваешь?» «Ну и что они хотели?» «Начали с того, что у меня с тобой отношения выходят за пределы общего служения здоровью. Так сформулировали». «Смешно». «Тебе смешно, а мне было страшно. Они говорили о нравственности, о комсомоле, об эволюциях человека подобного поведения. Я поначалу вякнула было о том, что партии нет дела до личных привязанностей комсомольцев. Тут такое поднялось. Оказывается из двух говоривших один из органов, как он мне сказал». «Половых». «Прекрати! Тебе всё шутки! А меня из комсомола и из института выгонят. Твоя болтовня всем боком выйдет. И семье твоей тоже. Они хотят с женой говорить». «Это они зря. Это они хватили». «Они мне говорят, что партии дело до всего, даже в какую стену и какой гвоздь я вобью в своей комнате». «Вот и занимались бы гвоздями. Как писал поэт: „Гвозди бы делать из этих людей“. Жену ещё будут вызывать, суки». Валя расплакалась. «Это же серьёзно. Я боюсь». «Да ладно реветь. Что-нибудь придумаем». «Я уже придумала. Я перехожу работать операционной сестрой в Институт». «В какой?» «Роман Львович обещал». «Ну, ну, интересное кино. Жену позовут. С неё где сядут, там и слезут. А вот дома… Слушай, пошли они на… Нам есть, чем заняться. У нас есть свои органы». Он обнял её и стал целовать в шею, грудь, ниже, ниже… Валя досушивала свои слёзы — не сразу стала отвечать на его ласки. В конце концов, ответила.

В чём-то день был удачный.

А в ГБ его всё же вызвали. Про неслужебные связи речь не шла. А вот к его отношению к партии, к сионизму, к марксизму-ленинизму у них были претензии. Он отвечал, крутился, а в голове: «Отпустят — не отпустят. Уйду — или оставят». Отпустили, но напоследок укоризненно, но спокойно сказали, что он в жизни ничего не понимает и что человек он не их морали. Что верно. Он был не их морали.