… сегодня на кафедре праздник. Вино нельзя. Двое пьяных студентов. Их вывели. Иду к себе, лифт не работает, я по лестнице. Стоит кто-то прямо перед дверью моего кабинета. Высокий. Подошла ближе. Черный человек, вернее сказать: бледно-шоколадный. Наверное, островитянин, потому что черты лица не африканские, а такие, как это бывает только у островитян. Широкие мускулистые плечи. Очень длинные руки, худой, гибкий. В белой рубашке, ослепительно-белой. Поздоровался. Я тоже. Не уходит. Во мне волнение. Ничего не понимаю, стою, смотрю.
Он говорит:
— Лучше зайти к вам в кабинет. Познакомиться. Не бойтесь, я тоже профессор.
— Какой вы профессор? Откуда вы взялись?
Смеется:
— Ведь вы вот — профессор, а мне что, нельзя?
Улыбка — как лампа.
— Чему вы здесь учите, раз вы профессор?
— Чему? Разным глупостям. Например, психологии общественного поведения.
— Но это ведь модно.
— Вот я и учу.
Засмеялся:
— У нас на Гаити все было значительно проще. Сидела в своей темной хижине ведьма. Втыкала колючки в соломенных кукол.
Взъерошил волосы. Они и так стояли дыбом. Черное серебро. Он немного седой.
— Я все про вас знаю. Ведь вы из России?
— Вы к ведьме ходили?
— Зачем? Я и сам все умею.
— Колючки втыкаете?
— Пока еще нет, но придется, наверное.
— Не знаю, что сказать.
От его тела идет огонь.
— Мне нравится ваша фигура.
Думаю: «Возьму и спрошу: „Вам нравятся белые женщины?“ И тут же вспоминаю, что такое нельзя спрашивать.
Алексея передернуло. Он поднял глаза от тетрадки, машинально взглянул на часы: без четверти пять. Через полчаса дети вернутся из школы.
— Я тоже женат. Пойдем к тебе в кабинет, сюда сейчас придут. Проклятые немцы, я их ненавижу, колбасники.
— Зачем же вы здесь живете?
— Жена моя немка, вернее, швейцарка. Она здесь работает.
— Где? Здесь, в колледже?
— Нет, здесь, в Гютерслоу. Она балерина.
Господи. Этого только не хватало. Балерина в Гютерслоу!
Вошли в мой кабинет. Набросился и начал целовать. Я ему отвечала, и мы покрывали друг друга какими-то не поцелуями даже, а укусами, очень сладкими и ядовитыми. Они просачивались прямо в кровь. Во мне поднялось такое желание к нему, всю разламывало. Как звери: по нюху, по вкусу, по следу. Вырвалась, говорю: «Уходи».