Любовь и бесчестье

— Вам следовало бы называть меня мисс Маклауд, — напомнила она, и, тотчас же осознав всю глупость этой просьбы, на губах ее на секунду промелькнула улыбка.

Потом Вероника повернулась и направилась к карете. Он не спеша следовал за ней. Монтгомери не мог оставить ее на улице, убедившись в том, что дядя не пустит ее в свой дом. Не мог он взять ее и к себе домой. Это только усугубило бы скандал.

Надо сказать, что в связи с войной в последние несколько лет стандарты поведения снизились. Если бы в Виргинии Монтгомери застали в его карете с полуголой девушкой, то поставили бы перед выбором — жениться на ней или решать, где он будет похоронен.

Если бы он знал в Лондоне кого-нибудь настолько близко, чтобы оставить Веронику у его дверей, он бы так и поступил. К несчастью, пробыв в городе всего несколько, недель, Монтгомери не успел обзавестись друзьями. К тому же держался он намеренно отчужденно. Ему не нравился Лондон и не слишком нравились англичане. А после сегодняшней ночи он в этом уверился окончательно.

«Соверши правильный поступок». Он настолько ясно слышал слова Кэролайн, будто она нашептывала их ему на ухо. Черт возьми! Он как раз это и сделал, и немедленно последовало наказание.

Вероника остановилась возле кареты.

— Куда мы едем?

— Ко мне домой, — сказал он, чувствуя, как петля ответственности затягивается у него на шее.

Вероника повернула голову, когда карета тронулась, но увидела только улицы, окутанные туманом. В таком освещении площадь казалась аккуратной и красивой. Все на ней было упорядочено и точно выверено. Железным воротам никогда не позволяли просесть или покрыться ржавчиной. Деревья были подстрижены так, что их вид радовал глаз.

На этой площади, на Дорчестер-сквер, не было ничего случайного. Кроме нее.

Одна она — некое неуместное явление на Дорчестер-сквер.

Вероника не такая, как ее кузины. Она не обладает их белокурой миловидностью. Ее каштановые волосы ничем не замечательны. Глаза у нее того же цвета, что и у матери, — нежно-зеленого, а иногда приобретают коричневатый оттенок. Вокруг радужек странное темное обрамление, и потому на ее глаза обращают внимание, какого бы цвета они ни предпочли быть в этот день. Вероника не обладает светскими манерами, ибо выросла на отдаленном острове Шотландии. И потому искренне удивлена жизнью Лондона, и ей хочется разгадать тысячи тайн и получить ответы на тысячи вопросов.

Несмотря на то, что она на четыре года старше Аманды, старшей из кузин, иногда Вероника чувствует себя совсем юной и наивной по сравнению со всеми ими. По словам Аманды, она ничего не смыслит в лондонских сезонах. По словам Элис, не умеет достаточно хорошо танцевать, чтобы достойно появиться в бальном зале. И как ей любезно сообщил Алджернон, она не такая девушка, чтобы привлечь внимание достойного кавалера.

Вероника ответила, что и не стремится привлечь чье-нибудь внимание.

Адам встретил это заявление ободряющей улыбкой, но по большей части он проводил время, уткнувшись носом в книгу, и его не особенно беспокоило происходившее вокруг.

Энн казалась милейшей девушкой. И то только потому, что была уже обручена и целиком поглощена собственными делами. За последние семь месяцев Энн претерпела удивительное превращение. Из прежней ветреной особы в солидную матрону. Элис утверждала, что теперь она чувствует превосходство над ними, так как собирается выйти замуж и уехать со своим баронетом в Корнуолл.

Однажды Энн призналась Веронике, что уже придумывает имена для будущих детей.

Вероника не ответила. Она не могла бы объяснить, что видела в Энн: растущее смятение, нечто похожее на черный ужас, распространявшийся, как чернила по воде. И чем дольше тянулось время, тем больше они расплывались, покрывая поверхность воды серой, почти непрозрачной пленкой.

Однажды несколько недель назад, когда ей захотелось помочь Энн, Вероника положила руку на руку девушки и спросила ее, в чем дело.

Но Энн, не имевшая привычки откровенничать с ней, как и остальные кузины, только весело рассмеялась и отпустила колкое замечание: «Ты снова испытываешь ощущение обреченности. Это твоя шотландская склонность все драматизировать».

Иногда впечатления Вероники бывали настолько сильными, что ей приходилось делать усилие, чтобы отгородиться ото всех. А иначе она не могла бы различить собственные противоречивые чувства. Самым худшим в этом было то, что порой она воспринимала их страдания, радости и страхи как собственные.

Когда всего этого оказывалось слишком много для нее, единственным средством было закрыть дверь в свою комнату и искать уединения и тишины.

Глава 4

Городской дом Монтгомери Фэрфакса мало чем отличался от дома дяди Бертрана. Конечно, он был меньше, потому что его теснили другие дома в этом же ряду, но место, где он находился, выглядело таким же аккуратным и респектабельным.

Вероника успела только заметить длинный коридор и крутые ступеньки лестницы, когда Монтгомери схватил ее за руку, едва она вышла из кареты, и потащил на третий этаж, почти волоча за собой.