Любовь и бесчестье

Вероника вздохнула, когда его рука охватила ее грудь и принялась дразнить сосок. Медленно, не отводя взгляда от ее глаз, чтобы у нее не возникло сомнений относительно его намерений, он приблизил к ней голову и втянул в рот ее сосок, а рука Вероники погладила его по щеке.

Губы Монтгомери прошлись по коже, зубами он слегка прикусил ее, будто поставив на ней свою печать. И внезапно его охватило отчаянное желание обладать ею, столь сильное, что Монтгомери не мог припомнить случая, когда бы его посещало такое.

Его пальцы заскользили по ее телу, вошли внутрь и ощутили влагу и нежность. Чувствовать ее было свыше его сил. Однако пока еще он не мог отдаться своему желанию. Прежде чем овладеть ею, он хотел заставить ее задыхаться от страсти и желать его так же сильно.

Ее кожа горела. На ощупь она была жаркой. Глаза Вероники были закрыты, пока его пальцы описывали круги в нежной впадине, двигаясь то быстрее, то медленнее.

— Монтгомери.

Его имя в ее устах, сопровождаемое сладостным, как воркование, вздохом, прозвучало как призыв сирены.

Он поднял голову и встретил взгляд Вероники, прежде чем опуститься на ее тело. Когда его рот коснулся ее в самом чувствительном месте, она громко вздохнула, как от ожога.

Монтгомери положил руки на ее бедра, поглаживая их ладонями, чувствуя раскаленную кожу и стараясь раскрыть ее как можно шире. Она была праздником не только для глаз, но и для рта и для слуха. В горле Вероники зародился какой-то необыкновенный звук. Обе руки молотили воздух, потом вцепились в покрывало. Монтгомери чувствовал, как ее пальцы выплясывают вокруг его головы, а когда принялся ласкать ее языком, бедра взметнулись вверх.

Вероника извивалась в его объятиях, пока наконец ее тело не содрогнулось, прижимаясь к нему, будто он выпил всю ее страсть.

Монтгомери поднялся и смотрел, не сводя с нее глаз. Она лежала, распластавшись на постели с раздвинутыми ногами, раскинутыми руками и вздымавшейся грудью.

На его языке все еще был ее вкус, а жажда обладания вызывала грохот крови, несущейся по жилам.

И Монтгомери скользнул в нее, возвышаясь над ней, опираясь на локти и играя с влажными завитками волос у нее на висках. Он двигался поверх ее тела легко, как тень, как обещание. Вероника застонала, выкрикнула его имя, когда он начал раскачиваться взад и вперед, пока наконец не оказался глубоко в ней. Монтгомери чувствовал, как ее плоть сжимается вокруг него, и это довело его почти до края бездны. Наслаждение было столь сильным, что сотрясало все его тело. Пальцы Вероники впились ему в плечи. Теперь ее глаза были открыты. Они казались затуманенными, встревоженными и радостными одновременно. Монтгомери хотелось заполнить ее всю, зарыться в сладостный жар ее тела.

Он искал в ней забвения и прощения.

Вероника еще крепче вцепилась в его плечи и потянула к себе с властностью, возбудившей его еще сильнее. Глаза ее снова закрылись — она опять испытала пик наслаждения, и то, как она удивленно втянула воздух при этом, вызвало у Монтгомери новую улыбку.

По щеке Вероники скатилась слеза, и при виде ее он закрыл глаза, зарылся лицом в ее волосы, и его тело взорвалось с невиданной силой, потопив все вокруг.

Вероника обхватила его руками за шею и крепко прижала к себе.

Монтгомери чувствовал себя умиротворенным, как если бы оказалось, что этот акт и эта женщина обладали властью добраться до самого его нутра и облегчить страдания его израненной души.

Когда муж покинул кровать, Вероника села, снова ощутив смущение и робость. Монтгомери подошел к своим сундукам, составленным возле стены, безошибочно открыл второй от конца и вынул из него халат. Вероника подумала, что он собирается его надеть, но он вернулся в постель нагим, по-видимому, ничуть не смущенный своей наготой.

Да и с какой стати ему было смущаться? Он был так великолепно сложен, что даже когда ее тело все еще вибрировало после испытанных наслаждений, ей захотелось провести ладонью по его рукам и ногам, обвить рукой плечи, погладить по груди и порадоваться тому, что провидение сделало его ее мужем.

Монтгомери нежно потянул ее и заставил встать, а потом накинул халат Веронике на плечи, помог просунуть в рукав одну руку, за ней другую. На ощупь халат походил на шелковый, он скользнул по ее коже, вызывая ощущение прохлады. Монтгомери оправил его отвороты, дважды обернул ее талию поясом и завязал его спереди бантом, будто Вероника была драгоценной посылкой.

Они обменялись долгими взглядами, и Монтгомери не произнес ни слова, которое можно было бы объяснить в желанном для нее смысле. Вероника присобрала ткань рукой, чтобы не запутаться в ней и не споткнуться, и спустилась с помоста.

У двери Вероника помедлила и оглянулась на него. Он, все еще обнаженный, остался на месте.

Монтгомери не заговорил, и она оставила его, испытав такое чувство, что, если бы нашла подходящие слова, заставив его открыть свои мысли, он бы откликнулся.

Глава 15

По небу растянулись ряды облаков, окрашенных оранжевым, золотым и розовым, каждое из которых походило на шарф, подброшенный в воздух.