Любовь и бесчестье

Неужели Вероника?

С самого начала она обезоружила его своей страстью, соблазнила и заставила сдаться. Возле нее он спал глубоким очарованным сном, обвивая ее руками, прижимаясь щекой к ее волосам.

Неужели он и вправду верил, будто Вероника хотела его убить?

Он обрушил на нее свои упреки сгоряча, в гневе. В это утро ее спокойное приятие его судьбы обескуражило его. Нет, гораздо хуже. Он почувствовал, что его предали. И за гневом скрывалось гораздо более глубокое чувство, с которым Монтгомери не желал мириться.

Она не выказала волнения. Но ведь столь же стоически она вела себя, когда лишилась дома.

Монтгомери вернулся к рабочему столу и скомкал бумагу, свернул ее в шарик.

Знакомые ему женщины были решительными и сильными, но не находили ничего унизительного в том, чтобы мужчины видели их слезы. И он не раз подозревал, что они использовали слезы так же, как мужчины меч.

Вероника этого не делала.

Монтгомери вспомнил момент, когда увидел Веронику, стоявшую в конце толпы, мертвенно бледную. Рядом с ней была Элспет. Она не плакала. Она не бросилась к нему. Не выразила радости по поводу того, что он остался в живых.

Черт возьми, он попытался уязвить ее, и это было справедливым возмездием за ее поступок.

В винокурню вошел Рэлстон, и вид у него был виноватый и смущенный.

— Прибыл новый ковер, сэр. Миссис Броуди хочет знать, следует ли сегодня убрать мебель из Овальной гостиной.

Единственное дело, если не считать воздухоплавания, в котором Монтгомери разбирался, было разведение табака. А лорды Фэрфаксы много десятилетий не занимались земледелием. Вместо этого они разводили бесконечную массу овец, издали казавшуюся волнистым полем.

— Не может ли моя жена ответить на некоторые вопросы? — спросил Монтгомери. — Особенно на вопросы, связанные с домашним хозяйством.

Эти слова, по-видимому, озадачили Рэлстона.

— Я был бы рад обратиться к ее милости, ваша милость, — сказал Рэлстон. — Но ее нет. Она уехала несколько часов назад.

Монтгомери повернулся и посмотрел на старика:

— Что ты хочешь сказать? Куда уехала?

— Понятия не имею, ваша милость, — ответил Рэлстон.

Был ли Рэлстон расстроен или смущен, он тем не менее повторял титул Монтгомери, обращаясь к нему, — черта, которую Монтгомери отметил уже несколько недель назад.

— Прошу прощения, ваша милость.

Монтгомери обернулся. Перед ним, обнажив голову, стоял кузнец. Он был молодым, высоким, с мускулистыми руками, жидкой бородкой, но безмерно разросшимися бакенбардами. Монтгомери пользовался его услугами для восстановления горелки, поврежденной во время несчастного случая.

— Они уехали в Килмарин, ваша милость, — сообщил малый, — Элспет и ее милость. Ее милость обещала Элспет, что она сможет повидать своих родных.

Рэлстон вышел вперед и прошептал:

— Это муж Элспет, ваша милость.

— Где, черт возьми, этот Килмарин и почему моя жена отправилась туда?

Рэлстон ответил, опередив мужа Элспет.

— Я знаю, где это, ваша милость, — сказал он. — Это к югу от Перта.

Монтгомери повернулся к молодому человеку:

— Ты знаешь, почему они туда уехали?

Молодой человек теребил в руках свою шапку:

— Элспет не сказала, сэр, да и не могла сказать. Она предана госпоже, и это так же верно, как день сменяет ночь. Да, она такая. Все, что мне известно, — это что они сядут на поезд в Инвернессе.

— Как давно они уехали? — спросил Монтгомери.

— Несколько часов назад, ваша милость.

— Она не сказала, когда они вернутся?

— Элспет не знает, сэр.

Охватившая Монтгомери ярость удивила его самого своей силой и внезапностью. По какой-то неизвестной причине Вероника взяла с собой свою горничную, карету и оставила его.

Может быть, она все-таки пыталась его убить? А иначе что за причина уезжать так быстро и решительно?

Она не могла оставить его так легко.

Монтгомери, раздраженный поведением Вероники, своей реакцией и ситуацией в целом, ударил изо всей силы по столу.

Его воздухоплавательный аппарат поврежден и, возможно, без надежды на восстановление. А ему приходится мчаться в карете вдогонку за женой.

Он сделал знак мужу Элспет.

— Идем со мной, — сказал Монтгомери, направляясь к двери.

Черт возьми! Если Вероника желала его смерти, она должна сказать ему об этом прямо в лицо.

Менее чем через четверть часа Монтгомери был уже в конюшне и отдавал распоряжения кучеру.

Ни один из них не упаковал вещи и не взял с собой чемодана, поскольку поездка обещала быть недолгой.

Небо казалось синевато-серым, а воздух сгустившимся из-за дождя. Даже деревья обрели тускло-зеленый цвет, а река цвет олова. Монтгомери не знал, сколько в этом мрачном пейзаже было от действительности, а сколько он вообразил из-за своего скверного настроения.

— Я кузнец, ваша милость, — сказал Робби. Голос его доносился из другого конца кареты. У него все еще был испуганный вид. — Не понимаю, почему вы приказали мне ехать с вами.

Монтгомери повернул голову и посмотрел на спутника.

Робби с такой силой прикусил губу, что та побелела. Потом, судя по всему, набрался храбрости:

— Вы гневаетесь на Элспет, сэр? Она славная девочка. К тому же преданная.

— Уверен, что это так, Робби.