Любовь и бесчестье

— Воспоминания мы храним в сердце, — сказала Вероника тихо. — Как я храню память о родителях. Мои родители здесь, а не в той черной яме в земле.

Путешествие из Инвернесса заняло больше времени, чем Вероника предполагала. Они ехали ночью, но на полпути в Перт остановились у дороги и простояли там несколько часов. Она уснула, положив голову на плечо Монтгомери. На рассвете они прибыли в город и после завтрака предпочли отправиться к бабушке Элспет вместо того, чтобы остановиться в каком-нибудь из отелей.

Наемный экипаж с трудом преодолевал крутой подъем, и несколько раз Вероника хотела было передумать и вернуться в Донкастер-Холл. Но карета не смогла бы развернуться на столь узкой дороге, и оставалось только продолжать путь. Вероника крепко сжимала руку Монтгомери и старалась сосредоточиться на том, чтобы почувствовать настроение остальных пассажиров.

И Элспет и Роберт излучали удовлетворение. Их любовь друг к другу была полной и безусловной, простой и искренней. Она не сомневалась в том, что счастье Элспет, именно такое, как открыло ей зеркало Туллох Сгатхан, сбылось. А что угадывалось в Монтгомери? Как и всегда, Вероника ощущала бурю противоборствующих чувств: любопытство, облегчение и столь неожиданное счастье, что она невольно улыбнулась.

К общей радости, они теперь повернули на запад и некоторое время удалялись от крепости, пока наконец карета не остановилась.

Вероника смотрела на плато, ничуть не удивленная видом одинокого коттеджа посреди него. Вершина холма была будто срезана, а в центре него воздвигнут домик старой Мэри. Этот дом скорее походил не на коттедж, а на хижину, и ее вид напоминал перевернутую чашку. Стены вдавились внутрь, несомненно, из-за тяжести соломенной крыши.

Они вышли из кареты и медленно направились к дому, и по мере их приближения к нему Вероника насчитала не менее трех птичьих гнезд на соломенной кровле. Рыжая белка перебежала им дорогу, поднялась на задние лапки и сердито что-то залопотала, а потом скрылась.

— Я пойду вперед, ваша милость, если вы не против, — сказала Элспет. — Предупрежу бабушку, что к ней пожаловали гости.

Вероника кивнула. Элспет и Робби пошепталась, после чего тот вернулся в карету. У Монтгомери был такой вид, будто он охотно последовал бы его примеру, но передумал и остался на месте.

— Тебе не обязательно оставаться, — сказала Вероника.

Она не хотела делиться с мужем своей тайной беседой со старой Мэри. Она никогда не говорила ему о видении в зеркале и теперь не знала, как об этом рассказать.

Монтгомери не стал возражать, по-видимому, благодарный за то, что она избавила его от встречи с прорицательницей. А кем же еще могла быть эта старая Мэри? Она смотрела, как он удаляется. Но вместо того чтобы присоединиться к Робби, Монтгомери повернул налево и направился к соседнему холму.

— Леди Фэрфакс?

Вероника повернулась и увидела Элспет, выглядывавшую из двери.

— Бабушка ждет вас.

Вероника набрала в грудь воздуха и вошла в дом.

Монтгомери добрался до вершины соседнего холма, обращенного к Килмарину и его окрестностям. Он нуждался не столько в прогулке, сколько в уединении. От зрелища, открывавшегося с вершины холма, захватывало дух.

Холодное синее небо нависало над зелеными холмами, чью яркую зелень оттеняла река, переливавшаяся вдали серебром.

К Монтгомери взывала сила этой страны: строптивая природа и соответствующая ей натура здешних людей. Когда их постигало несчастье, они начинали все сызнова, покорные судьбе, но упрямые и несгибаемые.

Не следовало ли и ему поступать так же?

Монтгомери всегда считал, что должен вернуться в Гленигл, когда Кэролайн впервые написала ему. Ему следовало читать ее письмо между строк, тогда он понял бы ужасные обстоятельства и то, что она бьется из последних сил. Тогда он вернулся бы из Вашингтона, захватив с собой припасы. И возможно, его присутствие изменило бы судьбу родного дома.

Стоя на холме и созерцая землю Шотландии, Монтгомери осознал, что долгие годы он верил в свое всесилие. Но ведь его могли захватить в плен по дороге. Или убить.

Возможно, он спас бы Кэролайн и Гленигл. Зато, возможно, стал бы последним из братьев Фэрфакс, которому было суждено умереть.

А так он оказался последним и единственным, кто выжил, единственным из внуков своего деда, единственным из братьев Фэрфакс. Монтгомери один стал надеждой своей семьи.

И что он совершил?

Экспериментировал с навигационной системой, и только. Внесенные им новшества могли революционизировать использование воздухоплавания. Однако он не взял на себя ответственности за состояние Фэрфаксов. Не стал хорошим мужем. К жене его притягивала лишь похоть, и он настолько погряз в собственном несчастье, что ему не приходило в голову попытаться понять что-то в ней, как следовало бы с самого начала.

Он был болваном. Эгоистичным болваном, слишком занятым мыслями о прошлом и не желающим жить настоящим.

Перед ним простиралась древняя страна. Тысячи лет люди вели за нее войны. Многие поколения смеялись и плакали здесь. Мужчины уходили на войну, женщины оставались дома.