Любовь и бессмертие

– Я пойду на тренажёры к Паше.

– Пойди, Даша. Паша подберёт программу упражнений, но работать тебе придётся самой, мы через неделю уезжаем.

– Куда? – всполошилась она.

– В Париж.

– А Максим Сергеич?

– Он тоже.

– А Стефан?

Я отрицательно покачала головой. Она задумалась.

– А как же… мне же в город надо будет ездить. Стефан не захочет меня с собой брать. Ты поговоришь с ним?

– Нет. Тебе придётся научиться договариваться с людьми самой. И со Стефаном тоже – у вас общий ребёнок и внук. – Я спустила с кресла ноги и начала обуваться.

Вскочив вслед за мной, Даша высыпала с подола на пол крошки от салфетки, присела собирать их и опять расплакалась.

– Маленькая, как я буду без Стефана? Люблю я его.

– Мне жаль, Даша, – сказала я вслух, но про себя подумала: «Но больше мне жаль Стефана. Стефан глаз с тебя не сводил, не мог наглядеться, налюбоваться на тебя. В старом доме не было потайного уголка, где бы вас не застали целующимися. Ты, Даша, убила его зарождающуюся любовь. Убила… – я легко, не задумываясь, повторила вслед за Татой это слово, – да, теперь я знаю – любовь убить можно!»

В гостиной всё было по-прежнему, со стола ещё не убрали. Я усадила Дашу на её обычное место, сама присела рядом. Наперекрест встретила каждый, устремлённый к ней взгляд домочадцев. Маша, осуждая меня, покачала головой, остальные просто отводили глаза.

Томясь всеобщим вниманием, Даша поела быстро.

– Маленькая, я пойду, хочу пораньше лечь спать, – прошептала она и, с трудом оторвав взгляд от тарелки, поблагодарила: – Марь Васильевна, Оля, спасибо.

– На здоровье! – дружно в голос откликнулись обе.

Даша поднялась и торопливо покинула гостиную.

Я налила себе чаю. Подъехал Виктор, отодвинул стул, на котором сидела Даша, и подкатил коляску к самому столу.

– Выпьешь чаю, Виктор?

– Налей.

– Не слышно тебя сегодня, случилось что? – спросила я, подавая ему чай.

– Пичужку нашли. – Он посмотрел растерянным взглядом и тотчас отвёл глаза, уставясь в чашку.

«Пока искал, мечтал о встрече, нашёл и испугался? – Я смотрела на остатки редких волос, топорщившихся вокруг лысины, на заросшую волосами шею и уши, на обломанные вкривь и вкось ногти на пальцах и подумала: – Маши нет, совсем запустил себя».

– Завтра хочу поехать к ней. Павла у тебя заберу, – не поднимая глаз, сообщил он и попросил: – Петю займи чем-нибудь.

– Хорошо. Когда поедете?

Услышав моё согласие, он чуть расслабился и полувопросительно ответил:

– С утра, думаю, лучше будет?

Я кивнула и повернулась к низко склонившимся друг к другу Ольге и Люсе. Девушки так сдружились, что каждую свободную минуту проводили вместе. Маша сказала, они и жить стали вместе, в одной квартире. Оля что-то горячо шептала на ухо подруге, та, не сдержавшись, прыснула и зажала рот ладошкой. Я невольно улыбнулась, моя горничная была сегодня в том прекрасном расположении духа, какое имеет человек, выполнивший свой долг. Больше трёх часов Люся занималась любимым делом – приводила мои руки-ноги в порядок, превращая несовершенство в безупречность. Я позвала:

– Люся!

Ещё не отсмеявшись, девушка подняла голову.

– Подойди сюда, девочка, – попросила я и обратилась к Виктору: – Витя, перед встречей надо привести себя в порядок, – я кивнула на его руки,– встречаться с прошлым надо франтом.

Виктор посмотрел на руки и рассмеялся.

Уяснив, что от неё требуется, Люся с энтузиазмом заверила:

– Дядя Витя, мы сейчас быстренько управимся, чего до утра оставлять? И волосики пострижём, и ушки, и носик в порядок приведём. – Она схватила огромную кисть Виктора и рассмотрела его ногти. – И ноготки красивыми сделаем. И даже масочку на лицо успеем наложить. – Люся проворно ухватилась за ручки коляски, умело развернула её и повезла Виктора от стола, приговаривая: – Сейчаас… сейчас ты станешь молодым и красивым, дядечка Витечка!

Виктор испуганно оглянулся, я изобразила виноватую гримаску. И тотчас стёрла её, взглянув на приближающегося Павла.

– А меня чаем напоишь? – спросил он, ставя на место, отодвинутый Виктором стул и садясь на него.

Я молча налила в чашку чаю и поставила перед ним.

– Сердишься? Грубо получилось, самому тошно.

– Паша, Даша не воин, Даша – женщина. Нельзя за женщину так руками хвататься. Ты профессионал, найди достойные приёмы для подобных случаев.

– Да теперь-то знаю, как надо было, – он тяжело вздохнул, – а тогда… обгадился Пашка, в общем. Прощения завтра просить буду. Сегодня побоялся, подумал, остановлю её, снова перепугаю.

Я протянула руку и, обняв его за шею, поцеловала в щёку.

– Спасибо, Паша.

Пашка есть Пашка, сколько бы лет ему не было. Вначале он оторопел. А придя в себя, обнаглел:

– Маленькая, ну, никогда не поймёшь, что от тебя ждать! Пришёл за нагоняем, а получил поцелуй! Тогда для симметрии ещё вот сюда поцелуй. – Он повернулся другой щекой, тыча в неё пальцем. – Я в первый раз с расстройства не почувствовал.

Я рассмеялась.

– Если ты сам всё понял, к чему нагоняй? А поцелуй за то, что понял.

– Маленькая, ты сегодня всем поцелуи даришь, или только для Павла припасла? – подал голос Василич.

– Не завидуй, Василич, и не мешай, – тотчас отозвался повеселевший Павел.