Любовь и Ненависть

Руссо, бесцельно гуляя по лесу вокруг поместья д'Эпинэ, часто мечтал о такой женщине. Она тоже будет жить в поместье. Но в другом, не похожем на это. Во-первых, имение д'Эпинэ близко от Парижа. Во-вторых, слишком искусственное — здесь в основном ухоженные парки и охотничьи угодья. Нет, идеальная для него, Руссо, женщина будет жить в таком поместье, где думают не только о расходах, но и о прибыли. Это будет поместье в Швейцарии. Участок земли возле деревни Кларенс на берегу Женевского озера. Прекрасная местность, живописная, со стремительными ручьями, сбегающими с альпийских скал. Поместье, основанное на честном, тяжком труде, на фермерстве, на возделывании виноградников, на землепашестве. Никаких бронзовых нимф, никаких фонтанов на цветочных клумбах. Все должно быть настоящим, естественным.

И в таком поместье будет жить чистая молодая девушка, Юлия д'Этанж, с которой не сравниться парижской мадам д'Эпинэ, постоянно наслаждающейся адюльтером[202] в отсутствие мужа. Он, кстати, в то же самое время с удовольствием изучает ночную жизнь столицы. Нет, это будет целомудренная, неиспорченная девушка, красивая, умная, искренняя.

И рядом с ней он сам, Жан-Жак. Он видел себя все еще бедняком. Как всегда. Но моложе. Более красивым. Сен-Прэ — так будут звать его, учителя в богатом доме.

Да, он, конечно, выходец из бедной семьи. В ней нет и признака благородных кровей, как у семьи д'Этанж, но она сильна врожденным благородством.

Вполне естественно, воспитатель безумно влюбился в свою ученицу, блондинку Юлию д'Этанж. Но он не вымолвит ни единого слова. Никогда ни один приступ страсти не исказит его лица. Никакого намека на сжигающую все его существо любовь.

Наконец однажды ночью он позволит себе излить поток своих чувств на бумаге! Вся вулканическая, раскаленная лава эмоций неожиданно выльется на лист бумаги. Жан-Жак оставит его на видном месте, там его найдет Юлия. Он с трепетом будет ждать.

Но от Юлии все нет и нет ответа. На ее прекрасном бледном лице не видно никаких изменений.

Жан-Жак бродил по лесу в тревожном ожидании. Он перечитал свое любовное письмо: как оно прекрасно, как волнительно! Нужно переписать его самым прилежным, самым лучшим почерком на самом дорогой бумаге с золотым обрезом, посыпать серебристо-голубым песком, чтобы аккуратно высушить чернила и придать ему особый блеск. Он перевязал листы узкой голубой ленточкой. Прочитал послание еще раз. Теперь он знал наверное: это истинная любовь!

День за днем бродил Жан-Жак по лесу, делая наброски для следующих любовных писем к Юлии. Но ответа вновь не последовало. Огорченный учитель плакал. И вместе с ним Жан-Жак. Он умолял ее освободить его от горьких терзаний, которые могли стоить ему жизни. Как же ему жить дальше?

И вдруг от нее записка. Холодная, философская, пронизанная духом стоицизма[203], которому он сам ее обучал. Юлия оказалась способной ученицей.

«Если Вы, месье, на самом деле такой добродетельный человек, каким стараетесь всем казаться, то либо сумеете преодолеть свою страсть, либо постараетесь молчать о ней», — писала она.

Ее письмо не назовешь коротким, ведь она не уступала ему в умении подробно разбирать свои мысли и чувства. И письма, которые Жан-Жаку приходилось переписывать по вечерам, когда его Тереза готовила обед, ставила его на стол, мыла посуду, быстро превратились в толстую стопку. И когда Тереза суетилась, пересказывала сплетни, раздражалась постоянным невниманием к ней со стороны мужа, он продолжал жить в своем мире, все сильнее возбуждаясь от происходившего в его воображении.

«Очень хорошо, — писал он Юлии. — В таком случае все улажено. Я вынужден уехать от Вас. Увезти с собой свою страсть. Прощайте!»

И вот новое послание от нее. Дрожащими руками он разорвал конверт.

«Если Ваша любовь на самом деле такая большая, как Вы ее описываете, — писала она, — то интересно знать, как Вы находите в себе силы, чтобы уехать?»

Да, она права, абсолютно права! Если он на самом деле намеревался уехать и продолжать свою жизнь, не видя своей возлюбленной, то, вероятно, он сильно преувеличивал силу своей страсти.

Короче говоря, оставался только один способ доказать силу своей любви — самоубийство. Он написал, умолял ее предоставить ему двадцать четыре часа, чтобы уладить кое-какие дела. «Завтра, — сообщал он, — Вы вполне будете удовлетворены моим поступком».

И это наконец ее задело!

«Опомнитесь! — восклицала она. — Опомнитесь, Вы, безумец! Если Вы считаете, что моя жизнь так дорога для Вас, что осмеливаетесь Вы лишить себя собственной, у Вас не должно быть ни малейшего сомнения, насколько Ваша дорога для меня!»

Теперь между ними все ясно. Их с головой охватила взаимная страсть. Но ненадолго. Вдруг он почувствовал для себя новую опасность — совращение. По законам восемнадцатого века, если слуга овладевал девушкой в доме, в котором работал, ему грозила смертная казнь.

«Прошу Вас, защитите меня! — умолял он ее в следующем письме. — Ваше целомудрие должно быть крепким и спасти не только Вашу невинность, но и мою жизнь!»