Любовь и ненависть

Он криво и горестно ухмыльнулся, изображая на лице страдание; посмотрел на меня прямо и сокрушенно сказал:

— Ну к чему это? Никаких я денег не воровал, это недоразумение.

Последнее было произнесено естественно, запавшие глаза его как-то болезненно погасли, и во мне появились сомнения в его причастности к этим злополучным деньгам. Я решил пока что отпустить его и проследить, будет ли он встречаться с Юрой Лутаком. За ним наблюдал один из наших сотрудников. Поскольку родители Лутака не явились в милицию, то я решил сам к ним наведаться, захватив с собой на всякий случай фотографию Игоря Иванова. Домой зашел на несколько минут, чтобы переодеться в штатское, и потом направился по адресу прямо на квартиру к Лутакам.

Августовское солнце уже успело накалить асфальт, день был жаркий и сухой. Поливаемые дворниками мостовые моментально высыхали, и мне почему-то подумалось: только зря воду расходуют: бесплатная, мол. Вообще мы привыкли жить неэкономно, особенно когда дело касается государственного рубля. Но мысль снова возвращалась к делу, по которому я шел в незнакомый дом к незнакомым людям. Я думал о Юре Лутаке почему-то как о своем родном брате или сыне, и мне очень хотелось, чтобы он действительно оказался невиновным в этой краже. Мысленно я пытался представить себе этого мальчонку-безотцовщину, у которого больная мать и старенькая бабушка. Это был его первый привод в милицию. Но участковый, с которым я разговаривал перед тем, как идти к Лутакам, сказал мне, что, по его данным, Юрий Лутак то ли исключен, то ли сам бросил школу и что нам еще придется с ним хлебнуть горя, что отец его был алкоголиком и на этой почве покончил жизнь самоубийством. Мать где-то работает, где именно и кем, участковый не мог сказать. Одним словом, шел я, располагая весьма скудными данными о Юре Лутаке. У меня было желание поговорить с директором школы, учителями, но в такое время, в разгар каникул, едва ли кого-нибудь из них поймаешь. Как на грех, и в домоуправлении, куда я заглянул, никого не оказалось.

Нужный мне дом, старый, четырехэтажный, еще дореволюционной постройки, я нашел довольно легко. Он стоял во дворе, закрытый от улицы высоким семиэтажным домом. Возле него — совсем крошечный садик, каких-нибудь два десятка деревцев, ящик с песком под неустойчивым грибком и скамейка невдалеке. На скамейке сидели два подростка и заразительно хохотали. Громко, безудержно, до слез — посмотрят друг на друга и зальются таким раскатистым длинным хохотом, что невольно начинаешь оглядываться, искать, над кем они так смеются. Я машинально оглядел двор, но ничего необычного, что могло бы служить явной причиной их смеха, не заметил. Да и людей не видно было во дворе, лишь в крайнем углу у подъезда возилась женщина с ведром. Но они смотрели совсем в другую сторону и продолжали хохотать до самозабвения над чем-то своим, ни на кого не обращая внимания. Один из мальчишек, кудлатый, с широко распахнутым воротом рубахи, мне показался знакомым. Даже очень знакомым. Стараясь не обращать внимания на мальчишек, я замедлил шаг и усиленно напряг память. Это худенькое лицо со вздернутым носом и большие, слишком большие глаза я уже где-то встречал. Где, когда? Мысль работала лихорадочно. Я шел в направлении дальнего угла, где у подъезда возилась женщина с ведром и, уже миновав мальчишек, вспомнил: Витя!.. Тот самый Витя, который год назад был доставлен в милицию вместе с Игорем Ивановым и кошельком, вытащенным у старушки.

Можно представить, как я обрадовался: кажется, появилась надежда напасть на след Иванова.

Подойдя к женщине — она оказалась дворником, — я спросил, над чем ребята так хохочут.

— Накурились гадости в подвале и ржут, как идиоты, — сердито бросила женщина.

— Какой такой гадости? — спросил я, почуяв что-то неладное.

— Дурь курят. Дурман.

Мои подозрения, кажется, подтверждаются: гашиш. Этот сильный губительный наркотик вызывает непрерывный смех, от которого нельзя удержаться.

Я пригласил дворника в парадное и спросил фамилии ребят.

— Лутак Юра и Витя, фамилию только не помню. На втором этаже они, в пятнадцатой квартире.

Вот оно что — на ловца и зверь бежит. Я показал фотографию Игоря Иванова и спросил женщину, не встречала ли она этого человека.

— Нет, не знаю такого, — был ответ.

Я поблагодарил ее, хотел было направиться к ребятам, надеясь, что Витя меня не узнает, — год назад, когда мы с ним встретились в отделении, я был в милицейской форме, — но тут же передумал: а не лучше ли сначала поговорить с родителями Юры? И пошел в квартиру Лутаков, живших в этом же подъезде.

У Лутаков дома оказалась только бабушка — седая, сухонькая старушка, которой, должно быть, уже перевалило за семьдесят, любезная и разговорчивая. Моему приходу она нисколько не удивилась, будто давно ждала меня.

— Вы по поводу Юры? — не столько спросила она, сколько сказала с уверенностью, предложив мне садиться на старый диван, а сама присела на стул.