Любовь и ненависть

Соня положила ниточку жемчуга в сумочку, взяла шприц, последнюю дозу морфия и заперла дверь на ключ. А через полчаса усталая, с бледным лицом и оживленно сверкающими глазами она уже стояла на платформе и ждала электричку на Москву. Майский день сверкал молодой листвой, ослепительным солнцем и пестрыми новыми нарядами женщин. Соня тоже была в новом нарядном платье — по черному полю белые линии — и в красном пальто из кожзаменителя. Стройная, худенькая, бледнолицая, темноволосая, с глазами, полными огня и мечты, она выглядела довольно эффектно, обращая на себя внимание.

Поезд, к которому она шла, был отменен: обычные «фокусы» в работе пригородных поездов. Пассажиры возмущались постоянными отменами пригородных поездов, жаловались друг другу — опаздывают. Соня никуда не опаздывала и никому не жаловалась. Правда, как и у других, у нее были свои заботы: продать жемчуг и во что бы то ни стало раздобыть морфий. Но где его достать? Разве что у Наума Гольцера. Наум все может. Для него нет ничего в мире невозможного; и Соня всерьез была уверена, что Гольцер, если того пожелает, может достать Золотую Звезду Героя или медаль лауреата любой премии, генеральские погоны и министерское кресло. Свое могущество он не раз демонстрировал Соне, будучи изрядно пьяным, когда она оставалась у него ночевать. Наум приучил Соню к наркотикам, хотя сам их не употреблял. Он распоряжался Соней, как хотел, и она безропотно подчинялась ему. Он ей приказывал, и она послушно выполняла его волю. Она могла исполнить любое его требование за несколько доз морфия.

До следующего поезда оставалось сорок минут, и возвращаться домой Соне не было никакого смысла. Она прогуливалась по платформе под любопытными, иногда нескромными взглядами мужчин. Соня знала, что кто-нибудь да заговорит с ней, чтобы познакомиться; она к этому уже привыкла и решила, что первым это сделает вон тот молодой человек с книгой в руках, потому что глаза его смотрят не столько в раскрытые страницы, сколько в сторону Сони. Но она ошиблась: первым заговорил с ней пожилой представительный мужчина лет сорока пяти, высокий, плотный, с крупными чертами лица. И начал-то со стереотипной фразы, которая едва не рассмешила Соню:

— Девушка, у вас какое-то большое горе? Я верно отгадал?

— Да, у меня вытащили деньги, — решив «поиграть», с серьезным, печальным видом ответила Соня.

— Вы позволите помочь вам? И много было денег? — Мужчина сделал жест, говоривший о его готовности достать свой бумажник.

— Благодарю вас, у меня на билет есть, а больше и не нужно.

— Вы, очевидно, на работу, в Москву?

— Да.

— А вы где работаете, если не секрет?

— Там, где и ваша жена.

— Вот даже как! Вы меня знаете? — В глазах у мужчины мелькнуло скрытое смущение.

— Разумеется, — серьезно сказала Соня и добавила с озорной усмешкой: — Передайте привет своей супруге, если не боитесь семейной сцены.

Потом уже перед самым приходом поезда к ней подошел паренек с книгой. Он долго не мог решиться и наконец осмелился, заговорил, волнуясь и с трудом подавляя смущение. Это был один из тех скромных юношей-романтиков с открытой душой и чистыми глазами. Такие влюбляются с первого взгляда и готовы, не задумываясь, идти на казнь во имя своей первой любви. На этих юношей Соня смотрела с холодной иронией, переходящей иногда в презрение. Их доверчивая, откровенная чистота отдавалась в ее душе тяжким укором, задевала больные струны об утраченной, жестоко погубленной юности. Паренек оказался студентом пединститута имени Крупской. Попросил телефон. Она назвала номер телефона Гольцера, так, в шутку, из озорства.

В Москве с вокзала поехала в комиссионный и сдала жемчуг. Обуреваемая одной целью — раздобыть морфий, — помчалась к друзьям. Многих из своих коллег по несчастью она знала в лицо, с некоторыми, например с Игорем Ивановым, была лично знакома. Худые, с изможденными лицами и лихорадочными глазами, они метались в уголке небольшой московской площади в поисках добычи, обалделые, одержимые единственной страстью — любой ценой раздобыть хоть понюшку гашиша или кубик морфия. Соня окинула привычным взглядом толпу, состоящую в основном из людей, не имеющих никакого отношения к наркотикам, и среди них узнала нескольких человек «своих». Один, уже пожилой, неопрятный, в поношенном пиджачишке, с неумытым лицом, подошел к ней, спросил вполголоса, нет ли морфия.

— Сама куплю, — ответила Соня и отошла в сторонку, увидав знакомую ей поставщицу запретного товара — прилично одетую даму с букетом тюльпанов. Соня подошла к ней, спросила морфий.

— О, милая, — сочувственно вздохнула та. — И не спрашивай… Вот разве гашиш?

Соня отрицательно покачала головой и отошла в сторону. Потолкавшись еще минут десять, она встретила Игоря Иванова. Тот обрадовался, схватил ее за руки, как старый добрый друг, атаковал вопросом:

— Где ты теперь и что? Все на "Венере"?

— С «Венерой» давно покончено, — ответила Соня, печально глядя на впалые щеки Игоря, обтянутые желтой кожей. — Ты лучше помоги мне достать морфий.