Любовь и Рим

Гай прислушался к речи собеседника, — похоже, латынь была его родным языком.

«Какая-то помесь коршуна с шакалом, порождение эсквилинских трущоб — этих болезненных очагов на теле Рима, — подумал Гай. — Откуда он здесь взялся?»

— Что ж, — сказал он, — может, и некого.

— Ты бежал из Рима?

— Да.

— Почему?

— Мое имя было внесено в проскрипционные списки. Я спасался от смерти.

— Что ж, Рим всегда питался кровью, неважно, чьей.

— Что ты знаешь о Риме… — тяжело обронил Гай. Его собеседник переступил с ноги на ногу.

— Побольше, чем ты. Я знаю такой Рим, о каком ты не имеешь никакого представления.

Гай внимательно глядел в эти недоверчивые суровые глаза, взгляд которых пылал яростью. Куда тут было до тупого смирения тянувшего вечную лямку плебея!

— Что же я должен делать? — спросил он.

— Пиши кому угодно, сойдет любое имя. Никто не узнает правды. Я сам отвезу таблички на материк и найду надежного человека, который доставит письмо твоей женщины в Рим.

— Ее никто не тронет?

— Нет. Она слишком дорого стоит.

— Зачем я тебе понадобился?

— После узнаешь.

— Ты увел с собой рыжеволосую девушку. Где она?

— У меня, в моем жилье.

— Ты можешь что-нибудь сделать для нее? — осторожно спросил Гай.

— Да я вроде бы уже сделал все, что мог! — откровенно рассмеялся собеседник.

Гай стиснул в пальцах стилос — его острие провело на дощечке глубокую борозду, похожую на зарубцевавшуюся рану. Потом отшвырнул письмо.

— Не делай глупостей, — сказал пират. — Пиши. Если б эта рабыня не досталась мне, с нею развлеклись бы все, кто живет на этом острове. С другими поступят именно так. Ну а я не люблю ни с кем делиться.

— Вы отвезете женщин на рынок?

— Не сегодня.

— Отпусти эту девушку в Рим вместе с ее госпожой!

— Ты слишком многого хочешь! — отрезал пират.

Взяв табличку из рук Гая, он подозрительно разглядывал ее. Скорее всего, он не умел читать.

— Как твое имя?

— Гай Эмилий Лонг. А твое? — спросил он, испытывая смешанное чувство унижения и гнева.

— Ну, допустим, Мелисс.

Пират вышел из хижины и перед тем, как отправиться к кораблю, зашел в одну из прилепившихся возле скалы жалких ветхих лачуг.

Тарсия сидела в углу на куче тряпья, сжав колени и стиснув пальцы рук. Она не поднялась при виде Мелисса, лишь опустила голову и словно бы вжалась в стену.

С минуту он разглядывал ее, потом отрывисто произнес:

— Не выходи отсюда, тогда тебя не тронут. Здесь есть вода и немного еды — тебе хватит. Я вернусь через два дня.

Постояв еще пару секунд, он повернулся и вышел, а девушка осталась сидеть в углу в той же позе. Странно, но следы недавних страданий исчезли с ее лица, оно выглядело отрешенно-спокойным. Она ни о чем не думала, ничего не ждала, она не шевелилась и словно бы не дышала, — на первый взгляд, могло показаться, что в хижине вообще никого нет. Когда начало темнеть, она встала и осторожно выглянула за дверь.

Море тонуло в тумане, который стлался по воде, поднимаясь вверх, скрывая очертания гор и окружая звезды мягким сиянием. В безветрии особенно остро ощущалось дыхание острова, полного ароматов бессмертника, можжевельника, тимьяна.

На берегу пылал костер — в его свете свора пьяных пиратов (на «Орифии» было вино) гонялась за одной из рабынь: ее жалобные испуганные крики тонули в их глумливом хохоте.

Тарсия выбралась из хижины и быстро побежала, то и дело припадая к земле, точно раненая птица, к той хижине, где находились Ливия и Гай. К счастью, рядом никого не было — одни пираты уплыли на материк, другие веселились у костра.

Девушка осторожно проскользнула внутрь и, увидев Ливию, бросилась перед ней на колени. Мгновение — и их руки сплелись; потянувшись вперед, гречанка прижалась к своей госпоже, спрятав лицо у нее на груди. Ливия взглядом попросила Гай выйти, и он немедленно выполнил ее просьбу.

— Тарсия, моя бедная Тарсия! Я так рада тебя видеть, хотя… — ее голос дрогнул, — мне нечем тебя утешить.

— Не надо, госпожа, — сдавленно проговорила гречанка, — мне еще… повезло, потому что он был один. Я… я не сопротивлялась. Он сказал: не хочешь со мной, отдам тебя другим, будет еще хуже. Что делать, если так случилось. Я — рабыня, я ко всему привыкла, потерплю. Главное, чтобы они не тронули тебя.

«И вправду, если мы еще способны бороться с судьбой, то они просто вынуждены с нею жить. Для них терпение — единственное лекарство от скорби», — подумала Ливия.

— Я пришла проститься, — сказала Тарсия. — Не знаю, в чьи руки я попаду, но тебя, госпожа, всегда буду вспоминать с благодарностью и любовью. И береги мою дорогую девочку.

Ливия содрогнулась от этих произнесенных на одном дыхании слов и горячо прошептала, сжав руки гречанки:

— Где бы ты ни оказалась, я вызволю тебя, обещаю, даже если мне придется перевернуть для этого всю Ойкумену. А потом мы найдем Элиара.

— Если он жив, госпожа… Я понимаю, почему он бросился в море. Наверное, я бы сделала то же самое, если б… умела плавать…

Она говорила тонким, надтреснутым голосом, с трудом удерживаясь от рыданий, и Ливия тоже едва могла сдержать слезы.

Когда Тарсия ушла, Ливия сидела молчаливая и задумчивая, точно окаменевшая.