Любовь и смерть в прямом эфире

— Была совершенно необыкновенная в моей жизни осень. Лет так десять, нет, даже пятнадцать назад. Стоял удивительный сентябрь. Да, именно удивительный, потому что такой теплой погоды в начале осени я больше не могу припомнить. Самое настоящее бабье лето: воздух прозрачен, тих, небо такое высокое и чистое, что кажется, будто повсюду только одно это небо. Потому что листва уже начала желтеть и облетать. Но было так тепло и тихо, что даже грусть, обычная осенняя грусть по уходящему лету сделалась легкой, похожей на одну из тех паутинок, на которых проносятся мимо маленькие паучки. И был клен возле моего дома, совершенно необыкновенный клен. Листья на нем не желтые, а огненно красные. И лавочка под ним была. Весь этот тихий, теплый сентябрь я выходила из дома, садилась на эту лавочку под кленом. И сидела. Просто сидела и тихо грустила. Мечтала, быть может. Но до чего же было хорошо…

— И? — спрашивает Зося.

— И все.

— Как это все? — удивляется Виолетта. — А где же про любовь? К вам кто-то подсел на эту лавочку?

— Нет, деточка. Не подсел.

— Но в чем же счастье? — недоумевает Люська.

— Не знаю. Но когда спрашивают о нем, я почему-то всегда вспоминаю ту осень и легкую, светлую грусть. Жизнь прошла, а не жалко. Листва пожелтела, но это же так прекрасно! В душе гармония и покой. Такое вот великое, вселенское успокоение.

— Что-то вы совсем загрустили, Серафима Евгеньевна. — Люська качает головой.

— Ах, не знаю! После того как Яков Савельевич… После того как…

— Да что он вам? — фыркает Виолетта/

— Я строила планы на жизнь. Вы не понимаете, что такое в моем возрасте строить планы. Быть может, это в последний раз…

— Ну, опять начинается! — Блондинка раздражена. — Нет, с вами с тоски помрешь! Скорей бы уж это кончилось!

— Да-да, — несколько раз согласно кивает Ирисова. — У меня предчувствие близкого конца.

— Конца «Игры», — говорит Алексей Градов.

— Нет, я о другом конце.

— Не собираетесь же вы лезть на канат, — шутит Люська.

— И лекарства не пьете, — замечает Зося.

— И не бреетесь, — хихикает Виолетта. — И не поддаете.

— Что-что? — косится на нее Градов.

— Ничего. — Блондинка соображает, что опять ляпнула лишнее.

— Ты что-то знаешь о смерти Кучеренко? — Зося смотрит пристально.

— Я? Да ничего я не знаю!

— Врешь!

— Да, знаю! — взвилась Виолетта. — Он просто проболтался мне как-то, что закодированный!

— Вот оно что, — делает вывод Алексей Градов. — Понятно теперь, отчего у него сердце остановилось! Но ведь это ты принесла в его комнату бутылку!

— Я ее просто там забыла! Там оставалась всего пара глотков!

— Для закодированного алкоголика и глотка пива хватит.

— Но я-то откуда знала? Что меня, кодировали?

Ирисова громко всхлипывает и поднимается с кресла:

— Какое это все теперь имеет значение?

— Вы куда? — спрашивает ее Люська.

— К себе,

— Но вы же должны сидеть здесь, общаться.

— Ах, мне теперь совершенно все равно! — Серафима Евгеньевна направляется к лестнице.

— Вас проводить? — кричит ей вслед Алексей Градов.

— Благодарю, не стоит, — отрицательно качает головой пожилая актриса.

В гостиной долгая пауза, после которой Виолетта изрекает:

— Я же говорю, что у старушенции поехала крыша.

— Вот, значит, какой у Кучеренко был враг, — усмехается Люська. — Жидкостный телепортатор.

— Как-как? — удивленно смотрят на нее все.

— Народный фольклор. Водяру называют жидкостным телепортатором. Ну, это способ пространственного перемещения, как мой Сережа говорит. Наш Яков Савельевич переместился, например, прямиком на тот свет.

— Глупые шутки, — хмурится Зося.

В одиннадцать часов вечера запускают блок новостей. Потом целый час музыкальные клипы перемежаются с рекламой. «ПИВО «РАДА» — САМОЕ…»

И снова «красное»

Ночь, но никто не расходится. Разговор в гостиной не клеится. Даже предложение перекинуться в дурачка не проходит.

— Да ну его, — машет рукой Виолетта. — Лень.

— Мозг надо хоть изредка нагружать, — советует Алексей Градов. — Хотя, что это я говорю? Сие невозможно у данной особи из-за отсутствия такового.

— Что? Что ты сказал?!

— Да ладно вам! Прекратите! — Люська и Зося в один голос.

— Я тебе сейчас глаза выцарапаю! Я тебе…

И тут раздается жуткий вопль.

Они бегут наверх: Градов, Зося, Люська, Виолетта. Дверь в комнату Ирисовой заперта.

— Серафима Евгеньевна!

— Откройте!

— Что там?

— Что случилось?

Словно интригуя зрителя, комнату Ирисовой не показывают. Камера сосредоточила внимание телезрителей на четверых перед запертой дверью. Громкий стук в нее, попытки сорвать с петель, ругань.

— Мама дорогая! — шепчет Люська. — Неужели же она тоже…

И в этот момент дверь открывается. На пороге Серафима Евгеньевна, взгляд у нее совершенно безумный.

— А-а-а…

— Что?

— А-а-а…

Люська первой влетает в комнату. В изголовье кровати лежит упавшая картина. Учитывая ее вес и субтильность Серафимы Евгеньевны… В общем, ей бы вполне хватило.

— Меня хотели у…

— Вы живы, успокойтесь. — Градов идет к картине, внимательно осматривает шнур, на котором она висела: — Ну, теперь меня никто не убедит, что это несчастный случай.

— Что ты хочешь сказать? — Зося тоже подходит.