Любовь и золото

— Не проболтается. Он землю жрал.

Только сейчас Вадик различил в лице главаря знакомые черты. Это же Рома Наливайко, гроза Спасска, хулиган из хулиганов… Сколько раз он участвовал в жестоких драках, сколько раз его задерживала милиция, но он всегда умудрялся выкрутиться. Говорят, что Рома даже изнасиловал какую-то девчонку и целый месяц сидел в тюрьме, но его вину так и не смогли доказать.

А ведь он уже далеко не мальчишка, давно вернулся из армии, сейчас вроде бы работает где-то. Рома рано остался без родителей, его все жалели. И он пользовался этой жалостью, позволяя себе делать то, что не позволено другим. Ему все сходило с рук.

Странно, но дворовая малышня тянулась к Роме, она видела в нем взрослого дядьку, который прожил долгую жизнь и знает в ней толк. Ребята уважали Наливайко, боялись его, преклонялись перед ним. Он же повелевал, оставаясь для каждого из своих «подопечных» другом и защитником, эдаким Робин Гудом спасского масштаба. Ему было приятно общаться с малолетками. Среди них он был вожаком.

И Вадику стало по-настоящему жутко. Он механически положил в рот картофельную мякоть, хотел, не жуя, проглотить, но она попала не в то горло. Витя сильно стукнул кулаком по его спине, однако кашель не затихал.

— Запей, дурачина. — Наливайко протянул Вадику майонезную баночку. — Сразу полегчает!

Вадик дрожащими руками схватил баночку, отхлебнул из нее и… скорчившись, тут же выплюнул странную, омерзительную на вкус жидкость.

Ребята, в том числе и Витя, заржали. Вадик шмыгнул носом, на глаза непроизвольно навернулись слезы.

— Что это?

— А ты как думаешь?

— Не знаю… Гадость какая-то…

— Он что у тебя, никогда водяры не пил? — Роман на полном серьезе спросил у Вити. — Э-э, брат! Давно пора начинать. Пей до дна! До дна, я сказал!

— Спасибо, но что-то не хочется… — Вадик вытер губы рукавом рубахи.

— Есть такое слово — надо! — с пафосом произнес Наливайко. — Что ты хнычешь, как девчонка? Ты же мужик!

— Мне не хочется… — упрямо повторил Вадик.

— А мне, думаешь, хочется? Думаешь, мне приятно это говно хлестать? — Роман еще плеснул в баночку из бутылки. — Давай-давай, по-быстрому. Так сказать, примешь боевое крещение.

— Ром, ты это… — попытался вступиться за брата Витя.

— Молчи, щенок, — без капли злобы в голосе сказал Наливайко, проводя пятерней по его лицу. — Тебе слова не давали.

— Я молчу… — сразу как-то поник Витя.

Вадик понял, что на брата надеяться не стоит, он не поможет. Будто в подтверждение этой мысли, Витя, легонько толкнув его локтем в бок, шепнул:

— Выпей, и он отвяжется…

— Ну? — Роман выжидательно посмотрел на мальчишку. — Пить будем или глазки строить? Время не ждет.

Выхода не было… Вадик заглянул в баночку. Поморщился. Набрал полную грудь воздуха. Выдохнул, как перед прыжком в воду…

Остальные ребята следили за ним с любопытством и состраданием. Похоже, что каждый из них когда-то прошел через это.

Вадик запрокинул голову, буквально залил рот водкой и резко, одним глотком (ему даже показалось, что со скрежетом), протолкнул ее в пищевод. По всему телу прокатилась горячая волна, в висках загудело, застучало…

— Уважаю! — восторженно сказал Роман. — Понравилось?

— Нет… — буркнул Вадик.

«Вот откуда у Витьки это словечко — «уважаю»…» — подумал он.

— Не верится даже, что в первый раз, — продолжал наигранно восхищаться Наливайко. — Молодчина, это я тебе говорю! Дай пять! — Крепко пожав вялую мальчишескую ладошку, он вытряхнул из пачки папиросу. — Держи. Теперь нужно закурить это дело. Эй, ты как вообще? Соображаешь?

Вадик посмотрел на брата, но тот делал вид, что полностью поглощен очисткой картофелины.

— Нормально… Все в порядке, спасибо зарядке… — сказал он, зажав губами бумажную трубочку и сощурившись, когда Роман подносил горящую спичку к кончику папиросы.

Вадик опьянел за одну секунду, хоть сам и не почувствовал этого. Нервозность и волнение вдруг исчезли, на их место пришло равнодушие. Он затянулся папиросным дымом и даже не ощутил першения в горле — оно было обожжено водкой.

— Мужаешь на глазах. — Роман ударил по струнам и затянул длинную, тоскливую песню про тюрьму, а остальная ребятня принялась фальшиво ему подпевать. За тоскливой песней последовала веселая хулиганская и матерная. Вадик так и не понял, о чем в ней говорилось, — уж очень много было незнакомых слов.

Роман все пел и пел, а Вадик, положив голову на Витькино плечо, пребывал в странном, прежде незнакомом ему, состоянии. Вроде бы он не спал, но перед глазами плыли разноцветные круги и загогулины. Чуточку подташнивало, ноги и руки сделались будто ватными.

«Только бы отец не узнал… — В его нетрезвом мозгу металась одна единственная мысль. — Только бы не узнал…»

Стемнело и похолодало. В небе зажглись крупные звезды. На берегу заквакали лягушки. Резкие порывы ветра бережно покачивали барку, словно убаюкивая ее.

Вадик открыл глаза. Незнакомый ему мальчишка лет четырнадцати что-то запальчиво рассказывал. Роман задумчиво ковырял тоненькой палочкой в потухающем костре. Все остальные слушали, раскрыв рты.