Читаем Любовь к истории (сетевая версия) ч.10 полностью

Дед рассказывал мне и про оборону Строда, когда его красноармейцы стреляли из-за брустверов из тел павших товарищей. И про то, как благодарная Советская власть потом со Стродом рассчиталась (белым повезло — они умирали от пуль врагов). Рассказывал и про последний поход "сибирского деда" Каландаришвили — естественно, не по личным мальчишеским впечатлениям, а по рассказам современников — участников событий. До сих пор помню его слова: "А комиссара Каландаришвили Соню Калачик спустили головой в прорубь, прибив ногами ко льду…"

Дед рассказывал и о том, как он в конце 20-х покрывал на оленях по 500 верст между стойбищами якутов — записывал их в колхозы. Якуты вечером щедро угощали гостя-уполномоченного, скопом записывались в колхоз, а утром приходили к нему: "Однако, выписывай обратно из колхоза". Но это другая история…

Это все правда, даже если она кому-то не нравится, в том числе и мне, симпатизирующему, скорее, белым, чем красным. Но герои и звери, подвижники и шкуры были по обе стороны баррикад. И пока мы в изучении тернистого пути своей страны не научимся подниматься над своими симпатиями и антипатиями, у России не будет честной истории.

А напоследок, поминая недавнее 22 июня, пью 100 граммов в память моего деда, расписавшегося в мае 45-го на рейхстаге. Вечная память солдатам Великой Отечественной — детям гражданской войны…

Дзуйхицу о том, как жить с плохим вкусом и не расстраиваться по этому поводу

18 июня, 12:51


На сей раз обмакнуть кисточку в тушечницу меня побудила выставка прерафаэлитов в Пушкинском музее. Но про прерафаэлитов потом. Сначала про вкус.

О хорошем вкусе говорят все, но мало кто знает, что это такое. Всяк трактует вкус и безвкусицу по-своему. Как гласит пословица, кому арбуз, а кому Стас Михайлов.

В словаре Даля сказано: «Вкус — понятие о прекрасном в художествах; чувство изящного, красоты, приличия и угодливости для глаз».

Философская энциклопедия формулирует скучнее: «Категория эстетического дискурса, характеризующая способность к различению, восприятию, пониманию и оценке прекрасного и безобразного в природе и в искусстве».

В общем, черт его знает, что такое вкус. Может, его и вовсе не существует.

При этом очень обидно слыть человеком с дурным вкусом — особенно в социальных группах, которые придают такого рода репутации большое значение. Среди взыскательной публики весьма распространен особый вид мазохизма: смотреть, читать и слушать не то, что тебя радует, а то, что хвалят признанные арбитры вкуса. И стесняться того, что тебе нравится, но считается в данной среде не comme il faut.

(Признаться ли? Эх, пропадай моя головушка… Когда я в машине везу знакомых, то завожу Леонарда Коэна, а когда один — «Я иду по полю с конем». В общем, вы поняли, о чем я).

«Завтрак аристократа»: тайком, когда никто не видит, съесть черняшечки.


Много лет я не мог разобраться, хороший у меня вкус или нет. Потом поумнел и сделал выводы, которыми и хочу с вами поделиться.

Есть сферы, в которых я обязан иметь строгий и требовательный вкус. Потому что это зона моей профессиональной деятельности. Сюда относятся, в первую очередь, литература, а также, до некоторой степени, кино и театр. Здесь я слушаю старших товарищей. Мотаю на ус. Делаю оргвыводы. Расту над собой.

А есть чудесная зона полной безответственности: все иные области культуры. И там я могу существовать в свое удовольствие, ни на кого не обращая внимания. Что мне нравится, что для меня праздник — то и хорошо. А что не нравится — вовсе необязательно плохо, но лично мне даром не нужно.

Возьмем живопись. В современном искусстве я не разбираюсь, не чувствую его, не люблю. Было время, когда я робел в этом признаваться. А теперь закинул чепец за мельницу, и качество моей жизни сразу повысилось. Я — за ждановский тезис «Искусство должно быть понятно народу». С одной поправкой. Не народу (бог с ним совсем), а мне.

Понятны мне сочные краски, чистые линии и всякого рода гладкопись. Говорят, это признак плохого вкуса. Но мне с моим плохим вкусом хорошо. Сейчас еще и вас буду им травить.

Под катом — много картинок. Это всё работы художников, которые меня радуют, и мне наплевать, «в обойме» они сегодня или нет. Увидите — сплошь сироп, мармелад и далевская «угодливость для глаз». Марата Гельмана с Дарьей Жуковой от этакой сладости, наверное, стошнило бы.


М-м-м… Беллини (а не Леонардо с Рафаэлем):


Горячо любимый Бронзино (А Тициана с Рубенсом унесите, пожалуйста):


Самый прерафаэлитный из прерафаэлитов (на выставке, кстати, я еще не был, но обязательно схожу) Джон Эверетт Милле. Умные люди объясняли мне, что китч, а все равно люблю:


Ну и, конечно, Кустодиев, моё всё:


И любовь с детства — Борисов-Мусатов (хотелось бы написать повесть, чтобы была, как эта картина):


А недавно открыл для себя чудесного томного испанца Хулио Ромеро де Торреса (1874–1930). Прямо как по моему заказу человек писал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза