Любовь к жизни. Рассказы

Но Киш оставался верным новой религии, жил праведно и заставлял свое племя слушаться Евангелия, проповедуемого его преподобием Джэксоном Брауном. Весь рыболовный сезон он не обращал внимания на людей из племени Тана-Hay и не слушал насмешек и смеха женщин из других племен. По окончании рыбной ловли Ноб и его племя, с большими запасами высушенной на солнце и копченой в дыму лососины, поехали охотиться к верховьям реки Тана-Hay. Киш следил за их отъездом, но не пропускал ни одной службы в миссии, молился и своим глубоким басом запевал в хоре.

Его преподобие Джэксон Браун восхищался голосом Киша, безупречной красоты, он убеждал его в искренности вновь обращенного. Макльроз оспаривал это убеждение. Он не верил в обращение язычников и не скрывал своего недоверия. Но мистер Браун был человеком широкого кругозора и однажды целую ночь убеждал Макльроза в своей правоте с таким жаром и последовательностью, что разбил одно за другим все его возражения. Наконец Макльроз в отчаянии объявил:

– Вышибите мне яблоком мозги, или я сам уверую, если Киш продержится еще два года!

Мистер Браун никогда не упускал благоприятного случая и сейчас же подкрепил сделку мужественным рукопожатием. Отныне от поведения Киша зависела судьба души Макльроза.

Но однажды, когда установился зимний путь, пришли новости. В миссию Св. Георгия явился за боевыми припасами человек из племени Тана-Hay. Он рассказал, что Су-Су остановила благосклонный взор на сильном, молодом охотнике Ни-Ку, предложившем за нее хорошую цену старому Нобу. В этот же день его преподобие Джэксон Браун набрел на Киша на лесной тропинке, ведущей вниз к реке.

В сани Киша были впряжены его лучшие собаки, а под веревками просунуты большие, самые лучшие его лыжи.

– Куда идешь ты, о Киш? Охотиться? – спросил мистер Браун, подражая манере индейцев.

Киш пристально посмотрел ему в глаза и тронул собак. Затем снова повернул свой пристальный взор на миссионера и ответил:

– Нет, я иду в ад.

На маленькой прогалине, стараясь зарыться в снег, словно укрываясь от пугающей пустыни, скучились три унылых жилища. Прогалина была окружена густым, темным бором. Над головой не было видно синего неба – лишь таинственная, туманная завеса, готовая засыпать снегом всю землю. Здесь не было ни ветра, ни звуков – только снег и тишина. Вокруг стоянки не чувствовалось даже обычного движения жизни; партия охотников напала на стадо оленей, и добыча была богатая. Поэтому после некоторого поста настало время пиршества, и теперь они, несмотря на то что был день, крепко спали под покровом из оленьих шкур.

У огня, перед одним из строений, стояло пять пар лыж и сидела Су-Су. Капюшон беличьей парки покрывал ее голову и был плотно завязан у шеи; но руки ее были открыты и проворно управлялись с иглой и ниткой из сухожилий, заканчивая фантастический кожаный пояс, отделанный красной материей. Где-то позади залаяла собака, но лай прекратился столь же внезапно, как и начался.

Один раз ее отец, спавший в жилище за ее спиной, застонал во сне. «Он видит дурные сны, – улыбнулась она про себя. – Он становится стар, и ему такие пиршества не под силу».

Она пришила последнюю бусинку, закрепила нитку и подложила дров в огонь. Она долго глядела в пламя костра и наконец подняла голову, услышав хруст снега под чьими-то мокасинами. Рядом с ней стоял Киш, слегка сгибаясь под тяжестью ноши, что нес на спине. Ноша была завернута в мягко выдубленную оленью шкуру. Он небрежно сбросил ее в снег и сел. Долго и безмолвно они глядели друг на друга.

– Это большой конец, Киш, – сказала она наконец, – большой конец от миссии Св. Георгия по Юкону.

– Да, – отвечал он, не переставая о чем-то думать и устремив глаза на пояс и мысленно примеряя его. – А где же нож? – спросил он.

– Вот он. – Она вынула его из складок своей парки, и лезвие засверкало в отсветах огня. – Это очень хороший нож.

– Дай мне его! – сказал он властно.

– Нет, о Киш, – засмеялась она. – Я думаю, что ты не родился для того, чтобы его носить.

– Дай мне его! – повторил он, не меняя тона. – Я родился для этого.

Но ее глаза, заигрывая, скользнули мимо него к оленьей шкуре, и она увидела, что снег вокруг нее покраснел.

– Это кровь, Киш? – спросила она.

– Да, это кровь. Но дай мне пояс и длинный русский нож.

Она испугалась и вся содрогнулась, когда он грубо вырвал у нее из рук пояс, содрогнулась от его грубости. Она ласково поглядела на него и почувствовала боль в груди и маленькие ручки, цеплявшиеся за ее шею.

– Он был сделан для человека поменьше, – угрюмо заметил он, втягивая живот и с трудом застегивая пряжку пояса.

Су-Су улыбнулась, и ее глаза поглядели на него еще нежнее. На него приятно было смотреть, и пояс действительно был ему узок; ведь пояс был сделан для другого, не столь крупного человека; но не все ли равно? Она может сшить и другой пояс.

– Но что это за кровь? – спросила она, побуждаемая все растущей надеждой. – Что за кровь, Киш? Или… может быть… это головы?

– Да.

– Они, верно, только что отрезаны, иначе кровь бы замерзла.

– Да, теперь не холодно, и головы совсем свежие, только что отрезанные.