Любовь Куприна

В Воскресенском соборе только что отошла утреня.

У сени на месте смертельного ранения государя похожий на Льва Толстого протоирей с иззелена седыми волосами и струящейся бородой, заплетенной в косицы, служил панихиду.

Александр Иванович подошел, прислушался, тропари за упокой звучали монотонно и усыпляюще, как гулкий шелестящий звук шагов, плавали по воздуху, поднимались к потолку.

Поднял глаза к потолку вслед за ними, но голова тут же и закружилась от многообразия яркого узорочья.

Еле удержался на ногах, которые словно бы пудовыми цепями были прикованы к мраморному полу, потому что сами уже не могли стоять от постоянно ноющей боли, к которой Александр Иванович привык.

С трудом, почти не чувствуя правой ступни, добрел до церковной лавки, где купил лампадное масло, сел на приступку и тут же принялся растирать им распухшие щиколотки.

– Благодатное масло, батюшка вы мой, целебное…

Куприн оглянулся – в лицо к нему заглядывала блаженно улыбающаяся старуха-попрошайка в плешивой кацавейке и плетеных из бересты чоботах.

Голос у нее был сиплый и глухой как у Марии Карловны.

Целую неделю после ухода Александра Ивановича Маша еще была уверена, что он вернется. Всю эту неделю она ждала его. Ведь такое уже случалось и не раз, когда он уходил, но потом возвращался, просил прощение, вставал перед ней на колени, его становилось жалко, и она целовала его стриженную как у питомца сиротского приюта круглую голову, а потом все продолжалось по-старому.

Однако, после того как Мария Карловна получила от Куприна конверт с только что написанным рассказом, который она читала в слезах, стало ясно, что это конец, и что Саша не вернется.

Она написала ему, он ответил резко и надменно.

И тогда с ней случился неврастенический приступ.

Маша кричала, что никогда не простит ему его неблагодарности, потому что это она сделала его литератором, это она заставила его писать, это она редактировала и публиковала сочинения этого безумного пензенского пьяницы, который перед ней – дочерью самих Геси Гельфман и Николая Колодкевича – ничтожество и бездарный провинциал, который не любит никого, кроме себя и своей такой же, как и он, безумной маменьки, чьи письма он хранит в деревянной шкатулке и не расстается с ней, даже когда они ложатся спать.

Кричала это стенам, книжным шкафам, закрытому окну, а потом, когда припадок затихал, падала без сил на кровать лицом в подушку и начинала задыхаться, покрывалась испариной, судорожно сжав в кулаках углы простыни.

Может быть она еще хотела бы что-то прокричать в адрес Куприна, еще в чем-то его обвинить, сказать, наконец, что больше не любит его, но ненавидит, однако охрипла совершенно и с трудом могла говорить шёпотом, корчась от острой боли в горле.

– Особенно сие масло помогает, ежели оно проистекло от образов Спасителя или Николая Угодника Божия, – только и успела просипеть, как тут же Александр Иванович оттолкнул от себя кацавейку и вышел на набережную.

– Хватит! Довольно! – строго, с интонацией Любови Алексеевны произнес Куприн, – да и ноги у меня уже не болят, подействовало масло, однако…

Через некоторое время после этого происшествия он получил от маменьки письмо, в котором она сообщила, что ей снова явился Иван Иванович и позвал ее к себе. «Приходи ко мне, Любушка», – изрек он, – «будем вместе куковать». Так и сказал «куковать». Был при этом ласков и тих, улыбался и манил к себе рукой.

От этого видения Любовь Алексеевна впала в глубокую задумчивость, целыми днями она лежала на кровати, отвернувшись к стене, пытаясь уяснить, что означает это его слово «куковать».

Мыслилось, словно бы Иван Иванович сидел на каком-то необыкновенном каштане, возраст которого насчитывал несколько веков, и приглашал ее сесть рядом с собой, чтобы они вместе стали качаться на ветке и поплевывать вниз.

Но с другой стороны, для благородного и почтенного Куприна-старшего эта затея была слишком беспечной и даже в своем роде мальчишеской. Наверное, все-таки Иван Иванович имел в виду что-то другое, более серьезное и возвышенное. Например, «куковать» – значит отдыхать от земных забот и наслаждаться райскими кущами.

Поселиться среди птиц, которые не сеют и не жнут, но каждый день имеют пищу от Господа.

Проводить время в душеполезных беседах.

Одиночествовать наконец.

Она даже спросила свою соседку по комнате Марию Леонтьевну Сургучёву, что может означать слово «куковать», но ничего вразумительного от нее не добилась.

В конце своего послания к сыну Любовь Алексеевна также написала о том, что перед тем как уйти и оставить ее одну наедине со своими думами, сомнениями и страхами Иван Иванович известил о том, что ее прошение о начале розыска душегуба и разбойника Анисимова наконец рассмотрено и на него наложена положительная резолюция.

Прочитав это письмо, Александр Иванович, разумеется, тут же бросился на Николаевский вокзал, но, приехав в Москву на Кудринскую, обнаружил маменьку в полном здравии.

Выяснилось, что видение покойника ей было уже давно, и только теперь у нее дошли руки сообщить об этом сыну.