Любовь Лафайета

В один из солнечных февральских дней, когда признаки скорой весны только подогревали нетерпение, на улицу Сент-Оноре явилась с визитом герцогиня де Шуазель, пожелавшая видеть маркизу де Лафайет. Адриенна вышла к ней, немного смущаясь, — она никак не могла привыкнуть к тому, что она уже взрослая, — и обомлела от просьбы герцогини: господин Вольтер просит позволения быть ей представленным. В какое время маркизе будет удобно его принять?

Здесь, у нас? О, это великая честь!

Слуги наводили лоск на парадную комнату на первом этаже: престарелый философ немощен, лучше не подвергать его испытанию лестницей; дамы тщательно выбирали свой туалет и делали причёски. К назначенному часу всё семейство Айенов и Ноайлей собралось внизу, поджидая знаменитого гостя. Лакеи распахнули двери — и на пороге появился иссохший, как мумия, старик с ввалившимся беззубым ртом и заострившимся носом, с ячменём на одном глазу, с очень худыми ногами в чёрных чулках и узких кюлотах, но при этом в безукоризненно уложенном и напудренном парике и тёмно-зелёном фраке, из рукавов которого выглядывали кружевные манжеты. Правой рукой он опирался на трость, под левый локоть его поддерживала маркиза де Виллетт — "добрая и прекрасная", как он её называл. Герцогиня де Шуазель взяла на себя представления; супруги д’Айен произнесли заранее заготовленные комплименты. Когда герцогиня назвала её имя, Адриенна, задыхаясь от волнения, выступила вперёд и присела в реверансе. У неё слегка кружилась голова: это сам Вольтер! Она слышала о нём с раннего детства, для неё он был кем-то недосягаемым, воплощением мудрости, высшим авторитетом, и вот она стоит перед ним, видит его! Её предупредили, что говорить надо громче: старик оглох на одно ухо. Она набрала в грудь воздуху, собираясь произнести свой комплимент, как вдруг Вольтер тяжело опустился перед ней на одно колено. Опешившая Адриенна вложила свои пальцы в его холодную протянутую руку, он прикоснулся к ним губами.

— Я хочу выразить своё уважение герою Нового Света через его супругу! — Вольтер говорил глухо, с присвистом, его голова слегка тряслась. — Дожить бы мне до того, чтобы приветствовать в его лице освободителя Старого!

Ему помогли подняться, окружили, благодарили, говорили все сразу, вразнобой.

После этого памятного посещения особняк Ноайлей подвергся такому же нашествию визитёров, как и дом самого Вольтера. Все спешили засвидетельствовать своё почтение жене "американского энтузиаста". Побольше бы таких молодых людей! Если бы все они были таковы, как маркиз де Лафайет, мы давно бы уже смыли унижение Парижского договора! Кстати, говорят, что правительство заключило тайный договор с посланцами Североамериканских штатов. Будет война! Наконец-то!

Наконец-то война! Если это правда, за океан отправится целая армия и Жильбер сможет вернуться домой!

Герцог д’Айен, делавший загадочное лицо на все расспросы о договоре и войне, засобирался в Версаль, чтобы разузнать всё хорошенько. Адриенна с матерью остались дома: маркиза всё ещё в трауре, маленькая Анастасия нуждается в материнской заботе, а кроме того, Лафайет по-прежнему считается преступником, нарушившим приказ короля, так что его жене совершенно нечего делать при дворе. Она этому рада: не нужно каждый день следовать указаниям "Журнала для дам", подвергая себя пытке высокой причёской на проволочном каркасе, на сооружение которой уходит несколько часов, или пятикилограммовым париком за пятьдесят тысяч ливров, из-за которого в карету приходится вползать на коленях; не нужно подчиняться требованиям этикета; не нужно выслушивать очередные сплетни, зная, что те же люди за твоей спиной уже злословят о тебе.

Во время карнавала в Париже только и было разговоров, что о дуэли графа д’Артуа с герцогом де Бурбоном — разумеется, из-за женщины. Бурбон отделался царапиной на руке; король расставил шалунов по разным углам, отправив своего брата на неделю в Шуази, а кузена — в Шантильи. На следующий день, 17 марта 1778 года, Англия, официально уведомленная о том, что Франция признала независимость Соединённых Штатов, объявила ей войну. Эта новость никого не повергла в уныние; торжественный приём в честь американских эмиссаров в Версале не стали отменять. Но прежде чем склониться в поклоне перед французским королём, все пятеро: Франклин, Дин, Артур Ли и его брат Уильям, а также недавно приехавший из Тосканы Ральф Изард — отправились на улицу Сент-Оноре, засвидетельствовать своё почтение супруге маркиза де Лафайета. К этому визиту Адриенна была готова: муж просил её "сделаться доброй американкой", и она нашла для представителей свободолюбивого народа искренние и тёплые слова.