Любовь Лафайета

Близился октябрь. Вечером луг накрывало густой пеленой тумана, а утром ещё зелёная трава казалась поседевшей от инея. Скоро придётся возвращаться в город. Неужели им придётся провести там ещё одну зиму? При одной мысли об этом Фредерика вздрагивала и поводила плечами. Девицы Робинсон уехали раньше: им кто-то сказал, что в порт зашёл корабль из Лондона с новейшими модными товарами. А потом приехал генерал Клинтон и сообщил печальную новость: майор Джон Андре, которого он как-то привозил к Ридезелям, попал в плен к американцам, и те повесили его как шпиона.

Боже мой! Такой превосходный молодой человек, красивый, воспитанный, талантливый! Совсем недавно в лоялистской газете, которую печатают в Нью-Йорке, поместили его стихи — "Охота на коров". Муж растолковал Фредерике, что речь там шла о нападении Энтони Уэйна, которого прозвали Бешеным Тони: он хотел угнать скот к мятежникам, но героические тори дали грабителям отпор. Майор Андре пал жертвой собственного благородства: вызвался выполнить поручение, для которого не обладал ни нужными познаниями, ни опытом. Он мог бы отказаться, и тогда вместо него послали бы офицера рангом повыше, но он не хотел подвергать опасности других, и вот… Ах, какое несчастье!

Вернувшись в Нью-Йорк, баронесса не узнала многих дам, с которыми успела подружиться: эти шляпы с перьями, чересчур открытые декольте, линия талии, поднятая почти к самой груди, какие-то валики сзади, пышные, но обуженные юбки, из-за чего дамы в креслах казались сидящими на облачках, нелепые муфты — Фредерика едва сдерживала смех при виде новых нарядов своих подруг. Когда же она узнала, во сколько обошлись им лондонские новинки, то просто пришла в ужас — просадить такие деньги накануне зимы! О чём они только думают!

Тринадцатого октября Генри Клинтон наконец-то смог обрадовать своих друзей: генералов Филлипса и Ридезеля обменяют на Бенджамина Линкольна, которого сам Клинтон и пленил в мае после капитуляции Чарлстона. Этим летом Линкольн жил на своей ферме в Массачусетсе, теперь он, наверное, вернётся к Вашингтону, но это всё равно: дело мятежников проиграно, их не спасут даже французы.

Обмен свершился официально только в ноябре, и генерала Ридезеля тотчас назначили командующим войсками на Лонг-Айленде. Как нарочно, он заболел оспой; хорошо, что дети больше не подвергались опасности подхватить эту страшную болезнь. Фредерика вновь сделалась сиделкой своего мужа. В минуты слабости, изнемогая от головной боли и жара, он тихо шептал, что хочет умереть; тогда она молча открывала дверь в соседнюю комнату, где Фрицхен и Каролина играли в куклы, а Августа качала колыбель с Америкой.

Их дом на Лонг-Айленде находился в не менее живописном месте: каждый вечер в окно были видны огни Нью-Йорка, отражавшиеся в Ист-Ривер, а днём — стройные прекрасные корабли, стоявшие на якоре в заливе. Дальше к востоку находился узкий пролив Хеллгейт: голландское название Hellegat, что означает "просвет", англичане переделали во "Врата ада", имея для этого все основания: пройти через это бутылочное горлышко с каменистым дном, сильными течениями и водоворотами, меняющими свой характер по воле приливов и отливов, удавалось не всем. В конце ноября там сел на мель и затонул корабль "Гусар" — ушёл под воду по самую палубу, только мачты торчали. По городу ходили упорные слухи, что в трюме "Гусара" были тысячи фунтов золотом, предназначавшиеся для британской армии; в Квинсе и на Лонг-Айленде усилили ночные патрули, чтобы американские шпионы не попытались достать золото со дна пролива.

Девочки засыпали под барабанные сигналы и перекличку часовых. Генерал и его супруга не выезжали из дома без охраны: американцы могли неожиданно напасть и захватить их в заложники, а английские драгуны успели полюбить своего нового командира, ещё не вполне оправившегося после болезни, и в особенности добрую, милую баронессу, державшую в своём доме открытый стол. Молодые офицеры приходили к ней отогреться в тепле уютного семейного очага, на пару часов забыть о войне и вспомнить о родине. Генеральша Ридезель выслушивала их рассказы с материнской улыбкой и помнила всех по именам.

Однажды после обеда Фриц собрался идти с офицерами в лагерь; они почтительно просили баронессу составить им компанию. Фредерика согласилась — почему бы нет? — и даже опередила их в своей карете. Бой барабанов застал её врасплох; из палаток выбегали солдаты и строились в ряды; дежурный офицер подошёл, чтобы отдать ей рапорт.

— Друг мой, так не делается, я не ваш генерал, — сказала баронесса, ошеломлённая таким приёмом. — Не знаю, как в Англии, но немецкие женщины не привыкли к подобным почестям.

— Этих почестей мало, ваше превосходительство, — возразил ей офицер. — Мы никогда не забудем того, что вы делали для наших товарищей под Саратогой.