Любовь Лафайета

Здоровье Фрица всё не возвращалось. Он осунулся, страдал от одышки и сердцебиений. Весна, оживившая природу, принесла Ридезелям новую душевную боль от расставаний. Генерала Филлипса назначили командиром экспедиционного корпуса, отправлявшегося в Южную Каролину. Они с Фрицем крепко обнялись и долго простояли так, не в силах разнять объятий, а когда Уильям поцеловал руку Фредерике, её кольнуло в сердце предчувствие: больше они не увидятся. Она была склонна доверять своему внутреннему голосу, он редко обманывал её… Путь генерала Ридезеля, напротив, лежал на север — в Канаду, где поредевший брауншвейгский корпус дожидался своего командира. Прощание с генералом Клинтоном тоже получилось трогательным, но на этот раз обошлось без дурных предчувствий. Баронесса была даже рада отъезду. Что-то ей подсказывало, что это начало дороги домой.

29

Один, совсем один.

Словно развеялись чары, и Жильбер обнаружил, что стоит на краю пропасти, не зная, как сюда забрёл и как отсюда выбраться. Он в Балтиморе, с приказом генерала Грина как можно скорее идти в Ричмонд на соединение со Штойбеном, но его отряд из северян — голых и босых, год не получавших жалованья, — того и гляди разбежится. Вашингтон далеко — всё ещё надеется штурмовать Нью-Йорк; Александр Гамильтон, похоже, покинул ставку и, наверное, устроится где-нибудь на административную должность с помощью тестя-генерала, заседавшего теперь в Конгрессе (он женился на Элизабет Скайлер); Джон Лоуренс, освобождённый из плена, уехал во Францию — выбивать денежную помощь из Версаля; Жильбер дал ему письмо к Адриенне, прося её помогать как только возможно. Американские друзья далеко, а французы… Они настроены к американцам высокомерно, не понимая, почему Лафайет носит мундир "жалких бунтовщиков", — чтобы его повесили вместе с ними? Аксель фон Ферзен, первый адъютант генерала Рошамбо, не скрывает своей неприязни к нации, для которой главная святыня — это деньги. Какое заблуждение и непонимание! Если бы все были продажны, как Арнольд, в Континентальной армии не осталось бы ни единого человека; американские солдаты — самые мужественные, терпеливые и выносливые в мире! Луи де Ноайль и Шарль де Дама вынуждены оставаться в Род-Айленде; герцог де Лозен со своим Легионом иностранных волонтёров вызвался участвовать в южной кампании, но Рошамбо ему не позволил. Прочие же офицеры, в особенности маркиз де Лаваль, вырвали у командующего обещание не придавать их в усиление Грину, чтобы не служить под началом у Лафайета. Конечно, Лаваль, участвовавший в сражении при Миндене, где погиб отец Жильбера, счёл бы для себя унизительным получать приказы от юнца, но дело не только в этом. Сословная спесь! Во Франции, чтобы стать полковником, нужно принадлежать к дворянскому роду, история которого насчитывает не менее четырёхсот лет, а уж стать генералом, не имея связей при дворе и большого состояния, не сможет даже самый великий стратег. При этом во Франции больше генералов, чем во всей остальной Европе! Вот они и воюют друг с другом… Хорошо, что Сурбадер де Жима по-прежнему рядом; Лафайет отдал ему батальон лёгкой пехоты.

Солдаты вовсе не горят желанием идти в Виргинию. Они родом из Массачусетса, Род-Айленда, Коннектикута и ожидали получить от своих штатов давно обещанное жалованье и обмундирование. Если они уйдут, всё это может затеряться в пути, как уже бывало много раз. Господи, неужели опыт ничему не учит? Почему гражданские не могут навести порядок в своей области? И они ещё требуют подвигов от военных!

Три с половиной месяца назад, в начале января, взбунтовался Пенсильванский полк, которым командовал Уэйн. Жалованье новобранцам выплатили вперёд ветеранов, и это стало каплей, переполнившей чашу терпения. Убив несколько офицеров, солдаты захватили шесть пушек и двинулись на Филадельфию, чтобы напомнить господам из Конгресса о своём существовании. Тотчас оживились агенты англичан, но солдаты вывели их на чистую воду: "Мы не Арнольды!" — кричали они. Уэйн оставался с ними, Вашингтон бомбардировал письмами власти штатов, чтобы заставить их раскошелиться. После переправы через Делавэр половину полка демобилизовали, а остальных отправили в отпуск до апреля. Бешеный Тони всё же устроил показательный расстрел зачинщиков, заставив их же товарищей стрелять в них с десяти шагов, практически в упор. У некоторых даже загорелись повязки на глазах… Один из казнимых после залпа был ещё жив, и Уэйн, угрожая пистолетом, заставил солдата добить его штыком… Нет, Лафайет не Уэйн, он не способен на такую жестокость. Недавно поймали двух дезертиров; одного Жильбер приказал повесить, а другого, хорошего солдата, просто выгнал из отряда, за компанию с разложившимся типом. Но что ему делать теперь? Как мог он поддаться тщеславию и возомнить, будто действительно готов противостоять опытным британским генералам? Надо написать Вашингтону и спросить его совета.