Любовь... любовь? + рассказы

- Ну как, понравилось, Вик?

- Ничего! Есть тут пара девчонок, с которыми я бы не прочь познакомиться поближе.

- Еще бы, - говорит Уилли. - Я не я, если на будущий год не смотаюсь в Париж. Ну его к черту, наш Блекнул. Вот увидите.

- Ты что, думаешь, они там разгуливают по улицам голышом? - говорит Гарри.

- Конечно нет, - говорит Уилли. Потом перегибается через стол и, понизив голос, добавляет: - Но вот что я тебе скажу: там есть девчонки - с виду все в порядке, идет себе в пальто, а как к ней подойдешь, она распахнет пальто, а под ним ничего.

У меня рот растягиваемся в ухмылке, а Гарри изрекает:

- Бред!

- Нет, правда, - говорит Уилли. - Я знаю одного парня, который все время туда ездит, этакий великий путешественник. Так у него было больше девчонок, чем у кошки из меблированных комнат котов. А потом притоны там на каждом углу, государственные. Все в открытую. Заходишь, платишь и выбираешь. Представляете, как было бы здорово, если б парочка таких заведений открылась у нас в Крессли. Не надо было бы бегать за девчонками по танцулькам - пришел и получил, что надо и когда надо.

- Я обеими руками «за», - говорит Гарри, - только в Париж ехать ты, Уилли, опоздал. Там все эти лавочки прикрыли.

- Что? - огрызается Уилли. - А ты откуда знаешь?

- Прочел недавно в одной книжке. Их закрыли сразу после войны.

- Может, и закрыли, - несколько разочарованно говорит Уилли,- а все равно там в два счета можно подценить себе девочку.

- Смотри, как бы не подцепить такого, от чего не скоро избавишься, - говорит Гарри.

- Иди ты, - говорит Уилли. - На то, брат, существует наука.

- А ты думаешь, уличные девки очень разбираются в науке?

Похоже, что они тут прочно обосновались, и я встаю.

- Ты что, уходишь, Вик? - говорит Уилли. - Выпей еще перед уходом.

Я отказываюсь. Мне не терпится поскорее добраться до танцев и поискать Ингрид. Да и вообще выпивка - это не по моей части. На такого Уилли мог бы работать целый пивоваренный завод, а с меня одной кружки хватает.

- В общем, до скорого, - говорю я; оба отвечают: «До скорого, Вик» - и продолжают свой разговор о парижских шлюхах.

На улице, по дороге к танцульке, я сую в рот кусок мятной жвачки, чтобы приятней пахло. У входа плачу три монеты и спускаюсь в раздевалку скинуть пальто. Какой-то парень, хвативший лишку, распевает в туалете, и служитель то и дело поглядывает в ту сторону, видимо обдумывая, не вышвырнуть ли его за дверь. Я причесываюсь, поправляю галстук и топаю наверх. Открываю тяжелую дверь в зал И словно натыкаюсь на завесу, образованную запахом пота и дешевого одеколона, - завесу такую плотную, что хоть режь ножом. На секунду останавливаюсь. Но потом решаю идти напролом - минуты через две привыкну! - и ныряю в толпу, стараясь не втягивать глубоко воздух.

Здесь действительно полным-полно, как и говорил Уилли, люди толпятся даже у дверей. Работая локтями, начинаю пробираться вдоль стены, где меня чуть не опрокидывает какая-то парочка, исполняющая нечто вроде

индивидуальной боевой пляски. На парне зеленая бархатная куртка, желтая клетчатая рубашка без галстука и черные брюки, шириной дюймов в четырнадцать. Девчонка, с которой он трудится, жуть - одни ресницы и намалеванные губы на белом без кровинки лице, не человек, а ходячая смерть; все ее прелести скрыты под черным свитером и торчат, как колышки для шляп у входа в церковь, а парень, согнувшись над ней в три погибели, не может оторвать от них глаз. В этом зале не бывает разухабистого джаза, рока и тому подобного - об этом гласят предупреждения на стенах. А потому тут же появляется администратор, хлопает парня по плечу и что-то ему говорит. Парочка, окидывает его убийственным взглядом и переходит на быстрый фокстрот, который здесь принято танцевать.