Любовь Муры

У нас на территории площадки уже залит каток, но я навряд ли скоро смогу воспользоваться прелестями зимы. Этот год подкосил меня, и я сразу постарела. Нам осталось уж не так много дней для любованья этой красотой, и, между прочим, обидно, что такое восприятие приходит только с годами. Снова приходят на память слова Пушкина:

Я говорю: промчатся годыИ сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдём под вечны сводыИ чей-нибудь уж близок час.

Не раздражает ли Вас минор моего письма, родная? Но такое опустошение и такая неудовлетворённость. Живу сейчас бесполезно, что прямо-таки преступно. Все годы помимо работы я чем-то увлекалась, — например музыкой. В этом и благословение моей природы, что я поступала и жила под таким девизом:

Стремиться и… познатьНа миг припасть, вбирая…Отбросить и опять

уж мчаться к новым далям

[Две вертикальные черты бледными чернилами отмечают это четверостишье — и надпись: «Относится и ко мне!». Как странно видеть наконец-то Ксенин почерк: он совсем на Мурин не похож.

]

Фотографии жду с нетерпением. В долгу не останусь: как-нибудь вышлю на время и снимок Петра. Он давно мне не пишет, дней пять нет писем. Может опять тренирует себя в выдержке.

Моя дорогая, мой приезд в Москву никогда не был бы для меня концом нашей нежной дружбы. Слишком много у нас общности в понимании жизни [последние слова Ксеня подчеркнула чернилами, волнистой линией], в толковании её, хотя формы самого воспринимания, пожалуй, разные. У меня они грубей, вульгарней, у Вас тоньше.

Сейчас Катя (сестра) учит Иду делать стежки иголкой, и я временами, поднимая голову, слежу за ея сосредоточенным лицом. Как она огорчает меня своим поведением. Она лжёт, что для меня является наибольшей мукой. Я лгала матери всегда, но там ложь была самозащитой, а у нея ложь в самой природе — это унаследовано от отца.

Ксенюш, я уже примирилась с тем, что красивой личной жизни мне никогда не знать. Никто надолго меня не захватывал раньше, а теперь уж не следует и начинать. Есть у нас в штате один человек (латыш), который мне нравится, но более близко к нему не хочу подходить — всё равно ведь не надолго хватит заинтересованности. Так лучше иногда издали питать симпатию, зная, что с приближением исчезнет она. Это моё несчастье, трагедия, что уйдёт со мной в могилу… Петра, конечно, никогда, никогда Вы не увидите, а если б вдруг произошло это несчастье, то мне пришлось бы терять Вас. Я уж строила было такие планы: вывезти Вас на лето к его родным, где мы провели бы чудесно с Вами месяца 2, но боязнь, что Вы узнаете его, заставила оборвать развитие этой мечты. А встретиться с Вами необходимо. Мысль моя работает в этом направлении. Не позже чем сегодня я думала, что после поездки в Москву у меня ничего не останется: сейчас я живу ею, а представьте моё состояние по возвращении!? [Последние четыре слова подчёркнуты красным карандашом.] Ещё одно, моя кисонька, не обольщайтесь, т. е. не обманывайтесь моим умом, я не умна, родная. Я сама так часто с горечью сознаю свою умственную несостоятельность! Ещё одну правду о себе — (которую никому дотоле не говорила) — я умею казаться окружающим умнее, чем являюсь в самом деле, и редко кто меня может «разоблачить». В моей жизни были 2 случая такого «разоблачения», причём от людей мной некогда любимых. Вы находите мои письма интересными — я несказанно этому рада — но, Ксенёк, писать занимательные письма — это ещё не признак ума. Я уверена, что Вы гораздо умнее меня. У меня поверхность, дилетантство во всём.